Вали Гафуров - Роман, написанный иглой

Вся рота, позабыв о холоде, с интересом наблюдала за «лечебной процедурой». Кое-кто и без команды стал делать пробежки, Фазыл затеял с Рустамом борьбу, припечатал лопатками к земле. Вроде бы согрелись малость. Тем временем прибежал взмыленный Назаров, рухнул на жухлую траву, по-рыбьи разевая рот. Запыхавшийся Карпаков веселил народ:

— С характером наш Сачок! Я— ему: «Шевели ногами, не ползи, как вша по сугробу!» А он, Сачок то есть, ноль внимания и полкило презрения. Начхать ему на мои справедливые слова. Ну я тогда с другой стороны решил и нему подкатиться. Говорю: «Что ж ты, землячок, нашу заводскую марку портишь? Мы же с тобой на одном заводе вкалывали. Я — слесарем, а ты — заводским парикмахером. Ты же известная личность. Галстук «бабочку» под рылом носил для соблазну дамского пола. Шевеля ногами, гад, вспомни свою рабочую гордость!»

Бойцы катались по земле от смеха. Карпаков продолжал с серьёзным видом бывалого рассказчика:

— Ничем Сачка пропять не могу Что делать? Подумал-подумал, да как заору: «Спасайся, Сачок, фриц за тобой гонится!» Ну тут, понятное дело, наш Сачок как припустится!.. Жаль, секундомера со мной не было. Наверняка поставил наш любимец мировой рекорд в беге на среднюю дистанцию. Еле догнал!»

Весёлые байки Карпакова прервал связной. Рота, миновав овражки, подошла к неширокой, но глубокой речушке. Возле полуразрушенного сарая копошились сапёры. Они мастерили из подручных средств плот. Взялись за топоры и пехотинцы. Рустам, неловко обтёсывая бревно из разобранного сарая, рассуждал вслух:

— А я — то думал: война — это бои. сражения. А на войне, оказывается, главное — копай да брёвна таскай.

— Бои тоже будут, — заверил бывший поблизости лейтенант Смирнов. — Видите за речкой увалы? Там и противник. Ну как, не трусите, братья-аяксы?

Аяксами лейтенант прозвал Рустама с Фазылом за то, что они были неразлучны. Парни втайне даже гордились прозвищем. Ещё бы не гордиться! Аяксы — герои троянской войны. Как раз перед самой отправкой на фронт прочитал Рустам «Илиаду» Гомера. Фазыл Гомера не читал и даже, если говорить начистоту, ничего не слыхал об атом великом древнем греке. Но Рустаму доверял полностью. Так что «аяксы» и ему пришлись по душе. Сейчас, услышав шутливый вопрос ротного, Фазыл браво ответил:

— Это фрицы пускай нас боятся, товарищ лейтенант.

— Достойные слова приятно слышать.

— Вы говорите, за теми холмиками немцы? — не унимался Фазыл. — Почему же тогда они сидят как полевые мышки? Не видать их и не слыхать.

— Услышите, — лейтенант почесал золотистый висок и вдруг удивился: — Где же вы ночью были, друзья? Фрицы и ракеты пускали и постреливали. А сейчас у них завтрак. Аккуратный народ, до тошноты аккуратный. Вот допьют утренний кофе и начнут.

Как бы в подтверждение его слов где-то справа застрочил пулемёт… Ещё, ещё…

Слышите? — лейтенант кивнул в сторону увалов. — Гак где же вы ночью — то были?

— Спали, товарищ лейтенант, — смутился Фазыл.

— Проспали, значит, боевое крещение? — лейтенант рассмеялся. — Не горюйте… Ого! Немец-то осерчал, минами стал кидаться. Чует, подлец, что мы к атаке готовимся.

Метрах в ста позади позиции роты с резким грохотом выросли огненно-чёрные всполохи, бойцы бросились на землю. Рустам уткнулся носом в грязь, рассердился па самого себя, хотел было подняться, но новая серия взрывов втиснула его в раскисшую землю. Хорошо хоть поблизости оказались маленькие окопы, вырытые наспех неизвестно кем. В них и пришлось отлёживаться до сумерек.

… В беззвёздное небо, заляпанное сероватыми кляксами туч, с шёлковым шелестом врезались одна за другой три ракеты. Вот они беззвучно рассыпались сотнями пронзительно-красных звёздочек — и вновь темень заволокла всё окрест.

Рустам явственно ощутил, как сердце его съёживается, леденеет. Парню сделалось жутко: уж не помирает ли он!.. Нет, не помирает. Но сердце всё съёживалось, съёживалось. Откуда-то издалека — голос Фазыла:

— Три красных ракеты, дустым. Сигнал к атаке. Не робей. Главное — держись возле меня. Договорились?

— Хоп, — еле выдавил из себя Рустам.

— Дал бы ты мне «Дегтяря», тебе в самый раз вторым номером…

— Не дам! — оборвал друга Рустам. Он до того разозлился, что даже страх прошёл.

Страх вроде бы прошёл. Только вот зевота стала мучить. И до удивления зрение обострилось. Появился взводный — лейтенант Смирнов. До чего же у него голубые глаза! А речка при свете красных ракет какая-то фиолетовая, сказочная.

… Как же я вижу фиолетовую речку, если ракеты давно погасли. Странно. Почему медлит лейтенант? Надо же в атаку, на плот… Совсем молодой у нас взводный. Мальчик… А чуб золотой и в темноте блестит.

— Пошёл к плотам! — послышалась команда взводного.

Рустам подивился такой странной команде — словно лейтенант посылает к плотам одного лишь его, рядового Шакирова. И почему к плотам? Не могу же я плыть сразу же на нескольких плотах…

На откосистом берегу, покрытом клочьями первого снега, зашевелилось, засопело, и парень понял, что к плотам ринулся весь батальон. Рустам вскочил, побежал вперёд, скользя сапогами по раскисшей глине. Перед самым урезом воды схватил «Дегтярёва» на руки, как младенца, взбежал на зыбкие, плохо связанные друг с другой брёвна, рухнул ничком, обжигая лицо ледяной водой. Повернул голову — рядом Фазыл. Тоже — ничком. В правой руке винтовка, в левой — самодельная брезентовая сумка для пулемётных дисков и патронов. Фазыл повернул лицо к Рустаму, улыбнулся и подмигнул.

Ну и Фазыл! Бесстрашный парень. В первом бою, а улыбается.

Откуда было знать Рустаму, что его друг улыбается именно потому, что отчаянно борется со страхом. И всё равно страх не проходил.

Рустаму малость полегчало. Он осторожно приподнял голову и увидел: не все бойцы лежат лицом вниз, кое-кто сидит на брёвнах, по-восточному поджав ноги, а несколько человек, навалившись на огромные вёсла, и вовсе стоят. А-а… Будь что будет! — подумал Рустам и тоже сел. Глянул на Фазыла — тот тоже сидит. Рустам улыбнулся другу, но улыбка получилась вымученная, жалкая.

Батальон начал переправу без артподготовки, втихомолку. Но немцы были начеку. Почуяв неладное, они натыкали в небо множество осветительных ракет — и стало светло, как днём. Изорванная ракетами ночь! Сошлись вперехлёст сверкающие, разящие струи, в свисте и грохоте выросли вокруг плота водяные султаны, просвеченные огнём… Один такой султан взметнулся совсем рядом, накрыл Рустама, что-то с визгом пролетело над самой головой.

Озноб прошиб парня. А внутри он окаменел. Рустам понял, что перепугался. И ещё понял, что перепугался как-то очень странно — он вновь стал видеть всё чрезвычайно отчётливо, ясно, удивляясь увиденному. Словно он, Рустам, сидит в кино и смотрит кинофильм про войну… Карпаков и Туманов тяжело ворочают веслом, вокруг и путаница огненных трасс, но парням хоть бы что — гребут, гребут… Только лица у них странные, чужие лица, будто вырубленные из мела. А вместо глаз тёмные провалы… Какие у Туманова длиннющие руки!.. А голова на широченных плечах маленькая, почти детская голова.