Евгения Марлитт - Дама с рубинами

— Мое милое дитя, моя хорошая Гретхен, не пугайся; это я, твой папа!

Затем он крепко прижал ее к своей тяжело дышавшей груди, когда шел через двор, а в ярко освещенных сенях, где все обитатели дома бросились ему навстречу, повелительным жестом приказал всем молчать и прошел в детскую.

— Ну, и прекрасно! Цыгане не утащили ее и ничего с нею не случилось. Слава тебе, Господи! — сказала в кухне Варвара, обращаясь к другим слугам и отправляя в рот «первую крошку» после стольких тревожных часов. — Только пусть не воображают, что вся эта история так и кончится! Кто видел бедняжку с бессильно болтавшимися ручками и ножками, когда ее нес барин, тот уже сообразил кое-что. Что я сегодня говорила? «Быть беде»! Но тут всегда кричат: «Суеверная Варвара каркает, как ворона». Да, насмехаться всякий может, это — не хитрость, а вот доказать — так это уже другое дело. Посмотрим, кто будет прав; умные люди, которые ни во что не верят, или старая, глупая Варвара? Да будет ли та, «с красными камнями», ни с того, ни с сего болтаться там, наверху, по коридору! Это уже не в первый раз, что она приходит за такими бедными, невинными ребятами. Помяните мое слово, бедной Гретхен плохо придется!

С этими словами она положила вилку с недоеденным куском и закрыла лицо своим синим холщовым передником.

Маргарита действительно заболела и в течение многих недель Варвара, эта кухонная прорицательница, имела возможность изо дня в день, с особым ударением, указывать на то, «что она говорила». Несмотря на все свое непритворное горе, она уже с умилением рисовала себе (правда, совсем втихомолку) красивый венок, самый лучший, какой только бывает, с белыми атласными лентами, с напечатанными на них золотыми буквами изречением и надписью: «Варвара Венцель». Однако крепкая натура девочки победила, и наступил поворот к лучшему.

В доме опять засияло солнце. Лампрехт, в дни опасности почти не отходивший от постели дочери, снова выпрямил свой сгорбившийся стан, и его пылкий характер по-прежнему стал проявляться в движениях и взгляде; люди говорили даже, что он за всю свою жизнь не имел такого победоносного и вызывающего вида, как теперь. Одно обстоятельство, радостно встреченное обитателями дома, приводило старую Варвару прямо-таки в негодование; дело в том, что Лампрехт исполнил свое намерение на некоторое время поселиться в таинственных покоях госпожи Доротеи. Коридор же был отделен от сеней дверью. Старой кухарке казалось чуть ли не святотатством, что хозяин спокойно раздвигает занавески и вызывающе подходит к окну. О появлении белой женщины, конечно, никто больше не говорил; еще бы! Сквозь толстую дверь ни один порядочный человек ничего не увидит. Но и то утро вовсе не хотело наступать, когда хозяина, по мнению Варвары, должны были найти в его комнатах со свернутой шеей! Наоборот, казалось, что он совершенно переродился.

А дедушка, который в ту «злополучную ночь», возвращаясь из Гермслебена, даже не сходил с лошади, а прямо отправился в город, тоже снова смеялся и шутил в своем грубоватом, веселом тоне. Но в тот день, когда его любимице было разрешено встать с постели, он немедленно задал тягу.

— Проклятый крикун, избалованная тварь выгоняет меня из собственного дома, — со смехом говорил он, сидя на лошади; а советница стояла наверху у окна, гладила своего попугая и изящно кончиками пальцев кормила его сахаром.

Два дня спустя уехал и Лампрехт, и притом на долгое время, как говорили служащие в конторе. Маленькая Маргарита с изумлением взглянула ему в лицо, когда он при прощании наклонился к ней, обещая прислать всевозможные вещи. Таким она еще никогда не видела своего отца: «ужасно довольным и со странно блестящими глазами», как сказала она.

— Охотно верю, — промолвила на это тетя София, — он радуется, что его маленькая беглянка снова здорова, а когда окончит свое деловое путешествие, то поедет в Италию, или, может быть, и еще дальше. Он хочет еще раз посмотреть свет… Да, он вполне прав: после такого тревожного времени ему необходим отдых. Нам всем надолго хватит… Да, Гретель, того дня, когда ты пропала, я до самой смерти этого не забуду.

Листва на липах у ткацкой уже успела принять темный оттенок, а на блестящей поверхности бассейна уже плавали первые пожелтевшие, осыпавшиеся листочки, когда маленькую больную в первый раз выпустили на воздух. Многое изменилось в течение минувшего времени; самым странным было то, что папа жил наверху, в таинственных комнатах, где сегодня, после его отъезда, все основательно проветривали. Окна были открыты настежь; сквозь них виднелась чудная живопись потолка в большой столовой в три окна, а в соседней комнате был виден зеленый шелковый балдахин большой кровати. На подоконниках по случаю уборки лежали всевозможные современные предметы — курительные принадлежности, статуэтки, альбомы и целые кипы газет. Лампрехт устроил эти «заклятые» комнаты очень уютно и сообразно своим потребностям.

Девочка задумчиво смотрела наверх; из этой комнаты с чудным расписным потолком выскользнула тогда фигура под вуалем; это была вторая дверь по коридору, из которой показалась изящная туфелька на высоком каблуке. С тех пор как Маргарита была опять здорова, она прекрасно помнила все это, только ничего не говорила из-за досады на то, что никто не отвечал на ее расспросы и рассказы; она не знала, что доктора заявили, что «видение» в коридоре было началом ее нервной болезни. Таким образом, все это происшествие с его несчастными последствиями тщательно замалчивалось; но также не произносилось ни одного слова об отправке «невоспитанной Греты» в институт.

На галерее пакгауза была мертвая тишина, только легкий ветерок пробегал иногда по зеленым ветвям жасмина, раздувая их и шелестя листьями. А в уютной комнате, наполненной ароматом сирени, вероятно, сидела теперь женщина с ласковым лицом и горевала; прекрасной Бланки больше не было; она уехала сегодня утром «вероятно опять на место в далекую землю аглицкую», как рассказывала сегодня Варвара тете Софии. Маленькая Маргарита проснулась при этих словах от своего утреннего сна и тихонько заплакала, чтобы не слышали тетя и Варвара. В эту минуту, когда Рейнгольд пошел домой за своими кубиками и девочка осталась одна под липами, на дворе появилась старая кухарка; она, держа руку под передником, окидывала настоящим инквизиторским взглядом окна верхнего этажа главного здания.

— Фрейлейн София знает об этом и сказала, чтобы я отдала тебе, Гретхен; только госпоже советнице вовсе не нужно непременно сейчас все видеть, — сказала кухарка. — Когда ты была больна, то эта красивая девушка часто часами караулила меня там, на галерее, и я всегда должна была говорить ей, как твое здоровье. Во двор она ни разу не спустилась за все время, пока была тут; Господи помилуй, еще бы! Твои папа и бабушка — гордые люди и не терпят навязчивости и дерзости. Ну, а сегодня рано-ранешенько, когда я ходила за водой к колодцу, барышня Бланка спустилась во двор уже в шляпе и с дорожной сумкой через плечо, бледная, как смерть, и вся в слезах, потому что уезжала к чужим людям. Она сказала, чтобы я тебе очень-очень кланялась и передала вот это.