Евгения Марлитт - Дама с рубинами

— Я хочу потом взять его в контору, — со странной поспешностью перебил его коммерции советник и, как бы невольно, заботливо положил руку на его голову.

— Вот это дело, это меня радует. Только выдрессируй раньше получше вот этого, — старик кивнул головой на окно конторы, за которым был Рейнгольд, — а то будет беда. — До свидания, кузина, — сказал он, обращаясь к тете Софии, которую всегда называл так, — эту ночь я проведу на своей городской койке; хочу провести вечер с Гретель и Гербертом и прошу всеподданнейше доложить об этом строгой повелительнице наверху, — добавил он с ироническим поклоном и вышел на базарную площадь.

Коммерции советник простоял еще несколько минут, глядя на то, как его дочь побежала во двор за мальчиком, со смехом запустила руки в его кудри и крепко поцеловала смеющегося ребенка. Это была прелестная картина.

— Что правда, то правда, Гретель, ты все еще тот же самый младенец, как и в былое время, когда не отставала от меня ни на шаг и, уцепившись обеими руками за мою юбку, бегала на погреб и чердак, — проговорила тетя София под вечер другого дня.

Она стояла в красной гостиной бельэтажа, и работник снимал ей картины со стены; все двери, ведущие в сени, были открыты, занавески с окон сняты, и пылинки весело кружились и танцевали в воздухе. К зимнему сезону в этих комнатах должны были появиться новые обои, новые занавески, портьеры и ковры, и хлопоты предстояли на много недель.

— Здесь тебе нечего делать, Гретель, — выразительно повторила тетка, махнув на нее рукой, — здесь сквозит и пыльно, говорю тебе. Целый год бегаю с тряпкой и метелкой и вдруг такие тучи пыли! Эти старики, — она указала на висевшие на стенах портреты давно умерших предков, — вероятно, трясут ее из своих париков, и твоя всклоченная голова тоже не станет красивее от этого.

— Не беда, тетя, я останусь здесь и, прежде чем ты опомнишься, опять ухвачусь обеими руками за твою юбку. Время, в которое мы живем, напоминает Вавилонское столпотворение, только наоборот, — мы строим вниз, в непроницаемый мрак. Совершенно не знаешь, что правильно, что плохо, что хорошо, и такое молодое создание, как я, должно быть довольно, когда может уцепиться за опытного кормчего, а это ты, тетя!

— Отстань! Я думала, что у тебя-то как раз своя голова на плечах, и ты не дашь себя обморочить. Если ты ни за что не хочешь уходить, так помоги мне; возьми ее за другой конец, я не могу одна стащить эту прекрасную Дору.

Маргарита взяла только что снятый со стены портрет и помогла отнести его в коридор; там уже стоял целый ряд снятых портретов; здесь они были в полной безопасности. Портрет «дамы с рубинами» был действительно очень тяжел; он был в резной позолоченной, хотя немного потускневшей раме, представлявшей собою гирлянду роз и мирт, перевитую широкой лентой. Дама тоже держала несколько веток мирты в тонких пальцах. Вероятно, на этом портрете она была изображена невестой; на ней было надето парчовое платье изумрудного цвета, затканное серебряными цветами. Что это была за женщина?

Маргарита часто с детским любопытством смотрела на этот портрет. Но что понимала она тогда в живописи? Ее внимание всегда привлекало то, что у всех дам и барышень лампрехтского дома были напудренные прически, а эта сохранила естественный черный цвет своих волос. Теперь молодая девушка присела на пол перед портретом и рассматривала эту поразительную массу волос, в темных прядях которых сверкали пять прекрасно нарисованных рубиновых звезд. Несколько отдельных локонов мягко ниспадали на красивую грудь. Маргарита понимала теперь, что эта Дора смело и энергично восстала против господствовавшей моды и против осквернения ее сокровища. Теперь ей было понятно, почему народная молва заставила Дору бродить после ее смерти; ее современники не могли поверить в смерть подобной чарующей красоты.

Родной древний дом с его традициями, оживлявшими каждый уголок, представлял собою нечто замечательное. Старинные венецианские дворцы казались ей теперь менее таинственными, чем старый отцовский дом, где полы вздыхали под ее шагами и вдоль стен вырисовывались в полутьме образы старых торговцев льном; эти длинные ряды прерывались только безмолвными запертыми дверями, за которыми, быть может, хранилась не одна тайна.

Правда! Папа однажды, много лет тому назад, нарушил это молчание и, чтобы излечить суеверных слуг от страха пред привидениями, поселился в комнатах, пользовавшихся такой дурной славой. Но уже через два года все изменилось; после почти шестимесячного отсутствия он отдал распоряжение из Швейцарии, чтобы ему снова приготовили будуар его покойной жены. Когда он вернулся домой, то приказал повесить в прилегавшей гостиной большой портрет его покойной жены, единственное, что осталось на своем прежнем месте. Комнаты в боковом флигеле были под его личным руководством снова приведены в прежний вид, затем он приказал их проветрить и вымыть, собственноручно задернул занавески и по-прежнему взял ключ к себе.

Маргарита наклонилась и сквозь большую замочную скважину заглянула в комнату с великолепным расписным потолком. Выцветшие прозрачные маки на шелковых занавесках бросали бледнокрасный отблеск на пол и стены. Бедная прекрасная Дора, которой при жизни поклонялись и которую носили на руках! Ей пришлось заплатить жизнью за свое завоеванное счастье.

Пред молодой девушкой как бы в тумане мелькнуло смутное воспоминание о «видении под белым вуалем». Могучие впечатления, полученные во время путешествий по свету, жизнь в доме знаменитого дяди, полная высоких духовных интересов, почти изгладили этот эпизод из ее памяти, и она снова начала думать, что это было лишь первым проявлением начинавшейся у нее тогда нервной болезни. Теперь, когда она снова стояла пред той же дверью, откуда тогда выскользнуло «привидение», и увидела платяной шкаф, за которым она тогда спряталась, — все это происшествие снова приняло более определенные очертания, и ей вдруг начало казаться, что она теперь, как и тогда, услышала стук изящных каблучков.

В замке шкафа торчал ключ, висевший на громадной связке. Маргарита открыла дверцу и увидела, что тетя София поставила на верхнюю полку различные вещи, чтобы их не повредили во время ремонта. На крючках висели тяжелые платья прабабушек в том же строгом порядке, как она видела их много лет тому назад. Яркие цвета пестрели, как клумба гиацинтов или тюльпанов, а между ними сверкало золотое и серебряное шитье и позументы. Далеко в темном углу виднелся кусочек изумрудного туалета, в котором была изображена на портрете прекрасная Доротея. Вытканные серебром цветы все еще блестели, цвет ткани прекрасно сохранился и только в складках толстая материя немного посеклась.