Альфред Жарри - Любовь преходящая

АЛАОДИН ( молчит и думает ).

АЛАУ: Я готов даровать тебе жизнь, Алаодин, если ты через крепость свою пропустишь меня одного, повелителя Леванта, и откроешь мне рай; если позволишь хотя бы взглянуть на рай, что за твоей стеной крепостной.

АЛАОДИН ( молчит и думает ).

АЛАУ: Если же ты сожжешь недоступный рай, что за стеной твоей крепостной, Алаодин, я глаза тебе выколю, и будешь ты словно сей христианский астролог незрячий, и гениталии вырву, и будешь ты словно сей Скиф Албен, зрящий сквозь камни.

АЛАОДИН ( берет кубок ): За тебя, Алау, князя Леванта, я поднимаю сей кубок и пью четыре реки — водяную, молочную, винную и медовую — из рая, что за моей крепостью Аламут. Ничего другого ты не увидишь. Я удержу за вратами крепости неприступной четыре реки и рай, женщин, танцы, плоды золотые и музыку, все то, что воскрешает от смерти, несмотря на осадный голод. Пусть свидетелем будет сей Скиф Албен, что видит сквозь стены, а другим — сей слепой христианин, что не видит и стен, я выпиваю четыре реки, вот я выпил уже четыре реки — водяную, молочную, винную и медовую, — а с ними и рай, и крепость свою Аламут.

Он отбрасывает кубок, который катится под гору.

АЛАУ: Убейте старца [84] Марко Поло повествует в главе XLIII: «Это было в 1262 г. Алау, царь восточных татар, узнал обо всех злых делах, что творил старец, и решил уничтожить его. Набрал он из своих князей и послал их с большою ратью к той крепости; три года осаждали они ее и не могли взять; будь там продовольствие, никогда бы не взять ее, но через три года нечего было там есть. Так-то был взят и убит старец Алаодин вместе со всеми своими; с тех пор и поныне нет более ни старца, ни асасинов. Кончились и владычество старца, и злые дела, что творил он в старину». Поход Хулагу на исмаилитов произошел в 1256 г., но военные действия против исмаилитов монгольские авангарды начали на три года раньше, с марта 1253 г. .

ДВА АСТРОЛОГА: Алау, повелитель Леванта, и вы, вассалы:

СКИФ АЛБЕН: Нет больше крепости, нет больше рая, солнце с луной погасло на двойном обелисколихнисе, Рифейские горы белеют, и вскоре мы все погибнем от лютой, коварной горной стужи.

ХРИСТИАНСКИЙ АСТРОЛОГ: И не было никогда ни рая, ни крепости.

Стена рушится, снежные вершины.

СЦЕНА ПЕРВАЯ

Вокруг фонаря фаланга мужчин цвета пожухлой флоры разворачивается с фланга как крылья бабочки-пяденицы. Корифей Вшибород [86] Вшибород (или Бородавош) — имя Barbapoux ( фр . досл. «борода для вшей») носит любовник Мамаши Убю в трех вариантах (1889, 1891, 1894) пьесы «Убю-рогоносец». Этим же именем Шарль Малато назовет персонажа одноименной сатирической пьесы Barbapoux (1897), а Октав Мирбо — главного героя рассказа L’Épidémie (1898). поет

ГИМН

Катись ты в пропасть, трон Силена [87] Силен — в греческой мифологии сын Гермеса (или Пана) и нимфы, воспитатель и наставник Диониса. Чаще всего представлен в виде всегда веселого толстого и лысого старика, который из-за постоянного пьянства не может передвигаться сам и которого везут на осле сатиры. ! Катись ты в пропасть, Бахуса [88] Бахус (Вакх) — латинское имя Диониса, греческого бога растительности, покровителя виноградарства и виноделия. Дионису посвящены веселые праздники (римские вакханалии ), часто принимающие характер мистерии и переходящие в неистовые оргии , освобождая человека от обычных запретов. алтарь! Сгинь в пропасти и ты, жилище Диогена [89] Диоген — греческий философ-киник (410–323 до н. э.), презиравший богатство и социальные условности, в которых видел препятствие на пути к свободе. Жилище Диогена — имеется в виду знаменитая бочка Диогена. ! Мы, мастера кощунственные, выбросим туда, где жидко и черно, символику всей философии с античными богами. То жидкое и черное обильно, как если бы из жертвенного кубка, стекает по волшебным нашим пальцам: так удобряется земля. Лишь нам благодаря, пшеница вырастает и отживает в забытьи веков на фараоновых полях.

Искусством нашим несравненным [90] sans parèdre — транскрипция с др. гр. πάρεδρος / ρἁredros , дословно означает «сидящий рядом». Поганое мы прославляем. Ведь мы несем священные сосуды, черпают из которых наши артистические длани. Итак, давайте по колено окунем себя, отождествляемых с Твореньем нашим. Потоки жидкого и черного по нашим поножам текут. Из пропасти, чертовской черной пасти, густеет, поднимаясь, пар. А сверху слезы льет на нас веселый свет; и нимб на наших небесах.

СЦЕНА I

УБЮ

Совершенная форма — сфера. Совершенное светило — Солнце. В Нас же нет ничего совершеннее головы, к солнцу всегда обращенной и к форме его стремящейся, хотя есть еще глаза-зерцала, светило отражающие и ему подобные.

Сфера — форма ангелов. Человеку дано быть лишь неполным ангелом. Более совершенное, чем цилиндр, менее совершенное, чем сфера, гиперфизическое тело исходит от Бочки. Мы — ей изоморфны, и Мы — прекрасны.

Ослепленный человек склоняется пред Нашей Красотой, каковая есть бессознательное отражение Нашей душевной Мудрости. В знак уважения всем надлежит у Наших ног кадить. А тут какие-то микробы, из глубоких ям, без имени, без звания, вдруг вздумали Наш Образ осквернить, замызгав символ черной жижей. Радея ревностно о Нашей августейшей форме, Мы отомстим мастеровым и не заплатим; на ремесло их впредь никто уже внимания не обратит. Поскольку силою своей Науки Мы их заменим на огромных Медных Змеев, Глотателей Поганого [91] Возможная отсылка к библейскому сюжету, рассказывающему о спасении народа Израилева во время исхода из Египта: «И сказал Господь Моисею: сделай себе змея и выставь его на знамя, и ужаленный, взглянув на него, останется жив. И сделал Моисей медного змея и выставил его на знамя, и когда змей ужалил человека, он, взглянув на медного змея, оставался жив» (Числ. 21,8–9). , которых сами же и сотворили.

И кои с дрожью и иканьем хриплым ныряют в узкие каверны, где умирает свет; а, выбираясь снова к свету, как рыбака рабы — бакланы, добычу исторгают из раскрытой пасти.

СЦЕНА III

ВШИБОРОД, Г-ЖА УБЮ

ВШИБОРОД: О, пойдем со мной туда, где на побеленных стенах ладони — чтобы духов отгонять — оставили коричневые пентаграммы; приди в то место, где свое искусство я практиковал; пади к тем плитам над могилой, в которой бедренными сжат костями череп; что обещает нам забвение, забвение и тишину; где пожирающая ржавчина по стенам поползла и замарала неразборчивые буквы!