Элизабет Гаскелл - Руфь

Ему показалось, что по лицу сестры пробежала тень неудовольствия и что голос ее чуть изменился.

— Надеюсь, тут нет ничего романического, Терстан? — спросила она. — Ты ведь знаешь, я не охотница до романов и не верю им.

— Я не знаю, что ты называешь романическим. История, о которой я намерен тебе рассказать, весьма реальна и даже заурядна, как мне кажется.

Возникла пауза. Видно было, что мистер Бенсон пока не мог осилить главных трудностей.

— Ну, говори же сразу, Терстан! Боюсь, ты что-то просто напридумывал. Но говори же, не испытывай моего терпения, его у меня и так немного.

— Ну хорошо. Видишь ли в чем дело: эту молодую девушку привез сюда в гостиницу какой-то господин, он бросил ее. Она совсем больна, и теперь за ней некому даже присмотреть.

У мисс Бенсон была привычка, больше приличествующая мужчинам: она имела обыкновение свистеть всякий раз, когда что-нибудь удивляло или раздражало ее. Этим свистом она давала выход своим чувствам. И теперь она тоже присвистнула. Брату, разумеется, гораздо больше хотелось бы, чтобы она заговорила.

— Известил ли ты ее близких? — спросила она его наконец.

— У нее их нет.

Опять молчание, и опять свист, но на этот раз не такой резкий, как прежде.

— Чем она больна?

— Она лежит неподвижно, как мертвая. Ничего не говорит, не двигается и еле дышит.

— Я думаю, ей было бы лучше сразу умереть.

— Вера!

Одного тона, которым мистер Бенсон произнес имя сестры, было достаточно. Этот тон всегда имел на нее влияние, в нем слышалось искреннее удивление и горький упрек. Мисс Вера привыкла к той власти, которую она имела над братом благодаря своему решительному характеру и — что уж там скрывать — благодаря своему физическому превосходству над ним. Но по временам мисс Вера пасовала перед чистой детской натурой брата, и тогда уже он брал верх над ней. Она была слишком честна, чтобы скрывать эти чувства или негодовать за это на брата.

Помолчав немного, мисс Вера сказала:

— Терстан, голубчик, пойдем к ней!

Мисс Вера с нежной заботливостью помогла ему подняться и, взяв под руку, повела вверх по склону горы. Однако, когда они, не сказав ни слова о больной, стали приближаться к деревне, их роли поменялись: теперь уже не он, а она опиралась на его руку, а мистер Бенсон старался идти как можно тверже.

По дороге брат и сестра говорили мало. Он спросил о некоторых своих прихожанах, так как был диссентерским пастором в провинциальном городке. Однако о Руфи не было сказано ни слова, хотя оба думали только о ней одной.

Миссис Хьюз уже приготовила чай для приехавшей гостьи. Мистер Бенсон втайне сердился, глядя, как беспечно и бесконечно долго сестра цедила чай, рассказывая ему между делом разные ничтожные новости, о которых забыла сообщить дорогой.

— Мистер Брэдшоу запретил своим детям водиться с Диксонами, потому что как-то вечером они стали играть в шарады.

— Вот как? Не хочешь ли еще бутерброд?

— Спасибо. От этого уэльского воздуха у меня разыгрался аппетит. Миссис Брэдшоу теперь платит аренду за Мэгги, чтобы бедняжку не отправили в работный дом.

— Это хорошо. Еще чашечку чая?

— Но я уже выпила две! Впрочем, можно еще одну.

Наливая чай, мистер Бенсон не сумел удержаться от вздоха. Ему казалось, что прежде его сестра никогда не была такой жадной и прожорливой, между тем мисс Вера нарочно тянула время, чтобы отсрочить неприятную встречу, которая ждала ее после чая. Но все на свете имеет свой конец, закончилась и трапеза мисс Бенсон.

— Не хочешь ли теперь посмотреть на больную?

— Хорошо.

И они отправились к Руфи. Миссис Хьюз прикрепила к окну куски коленкора на манер ставен, чтобы в комнату не били солнечные лучи, и при этом приглушенном освещении больная по-прежнему лежала бледная и неподвижная, точно мертвец. Даже мисс Бенсон, уже подготовленная до некоторой степени рассказами брата, была поражена видом этой мертвой неподвижности. В ней пробудилось чувство сострадания к несчастному, но все еще прелестному созданию, лежавшему перед ней, точно подкошенное смертью. Взглянув на Руфь, мисс Вера тотчас же поняла, что эта девушка не может быть ни нечестивой соблазнительницей, ни закоренелой грешницей: они не способны так сильно и глубоко чувствовать горе. Мистер Бенсон смотрел не столько на Руфь, сколько на сестру, читая по ее лицу как по книге.

Миссис Хьюз стояла тут же и плакала навзрыд.

Мистер Бенсон тихо взял сестру за руку, и они оба вышли из комнаты.

— Останется она в живых, как ты думаешь? — спросил он.

— Не знаю, — тихо ответила мисс Бенсон. — Но, Боже, как она еще молода, совсем ребенок. Несчастная! Когда же приедет доктор, Терстан? Ты должен рассказать мне все, что знаешь о ней, ты ведь толком еще ничего не сказал.

Мистер Бенсон, может быть, и говорил, но мисс Вера прежде не слушала его, а, наоборот, старалась избежать разговоров на эту тему. Впрочем, мистер Бенсон был рад уже тому, что наконец в любящем сердце сестры пробудился интерес к его несчастной протеже. Он, как умел, рассказал ей всю историю Руфи. Так как он глубоко сочувствовал несчастной, то говорил с истинным красноречием. Когда он закончил, у обоих в глазах стояли слезы.

— Что же сказал доктор? — спросила мисс Вера после некоторого молчания.

— Он говорит, что главное для нее — это покой. Кроме того, он прописал лекарства и велел пить крепкий бульон. Я не могу передать тебе всех предписаний — миссис Хьюз знает лучше. Она такая добрая! Вот уж воистину «благотворит, не ожидая ничего» [9] Лк. 6: 35. .

— Да, она и выглядит такой милой и кроткой. Я посижу возле больной сегодня ночью, а миссис Хьюз и ты сможете выспаться — вы совсем умаялись. Ты уверен, что ушиб прошел без последствий? У тебя спина теперь не болит? Однако как мы должны быть ей благодарны, что она вернулась помочь тебе! Послушай, да точно ли она хотела утопиться?

— Я не могу ответить точно, поскольку я ее об этом не спрашивал. Она была не в том состоянии, чтобы отвечать на расспросы. Впрочем, я в этом почти не сомневаюсь. Но ты, Вера, пожалуйста, даже не думай дежурить сегодня возле нее. Ты ведь только что с дороги!

— Не стоит об этом говорить. Я все равно буду дежурить. А если ты не прекратишь возражать, то я примусь за твою спину и наклею тебе пластырь.

Мисс Бенсон умела всегда настоять на своем. У нее был твердый характер, удивительная сметливость, и люди подчинялись ей невольно, сами не зная почему. К десяти часам она уже была полной хозяйкой в комнатке Руфи.

Мисс Вера понимала, в какой полной зависимости от нее оказалось это беспомощное существо, что еще больше располагало сестру пастора к больной. Ей показалось, что к утру Руфи стало чуть получше, и радовалась этому от души. И действительно, больная почувствовала облегчение. Сознание как будто начинало возвращаться к ней, хотя беспокойное и страдальческое выражение ее лица все еще говорило о том, как сильно она мучится. Около пяти часов, когда уже почти совсем рассвело, мисс Бенсон увидела, что Руфь пошевелила губами, словно хотела что-то сказать. Мисс Вера нагнулась к ней.