Донна Кауфман - Танго в раю

Обняв ее за талию, он зарылся лицом в ее волосы, думая только о том, как заставить себя не спешить, как не поддаться желанию овладеть ею сию же минуту. Ему хотелось насладиться каждым ее вдохом, каждым выдохом. Господи, ему хотелось опуститься с ней прямо на этот холодный твердый пол. Его ноздри снова вобрали в себя сладкий аромат ее духов, к которому примешивался едва различимый мускусный запах, исходивший от ее кожи, и сердце Джека забилось еще быстрее. Призвав на помощь всю свою силу воли, он попытался собрать остатки самообладания лишь для того, чтобы два ее слова полностью лишили его рассудка.

— Прикоснись ко мне.

Он закусил щеку. «Черт, если я сделаю это, я уже не смогу остановиться».

— До тех пор, пока твоя кожа каждой своей клеточкой не почувствует меня.

— Да.

Не тратя больше времени на слова, Джек провел дрожащими пальцами вверх по ее рукам и коснулся ее плеч. Потом его ладони заскользили вниз по шелку ее платья, с полностью закрытой грудью, но открытым с боков. Эйприл отрывисто вздохнула, когда его пальцы пробрались под шелестящую ткань и накрыли ее нежные округлости.

— Какие они мягкие и приятные, — медленно прошептал он ей на ухо.

Не выпуская этих соблазнительных холмиков из своих ладоней, Джек стал тихонько поглаживать ее соски кончиками пальцев. Ее дыхание стало прерывистым, и он неожиданно почувствовал еще более сильный прилив желания. Изо всех сил стараясь не терять над собой контроля, Джек продолжал нежно массировать ее соски и был вознагражден тем, что ее груди набухли и потвердели в его больших руках.

С невероятным трудом сдерживаясь, чтобы не разорвать зубами платье, наглухо застегнутое на шее, он заставил себя снять ладони с ее груди и, не отрывая рук от ее теплой кожи, добрался до плеч и приподнял черную волну волос.

— Я хочу, чтобы ты видела мои руки на своем теле. — Он расстегнул одну за другой перламутровые пуговицы, стягивающие шелковый покров на ее шее, и ткань скользнула вниз. Платье держалось теперь только на тонком золотистом ремешке, обхватывающем ее талию.

— Боже правый, как ты красива. — Джек прижался подбородком к плечу Эйприл и стал шептать ей на ухо: — Посмотри на свою грудь. Посмотри, как мои руки ласкают ее. — И при этих словах его пальцы принялись медленно обводить затвердевшие бугорки ее сосков, заставив ее вздрогнуть и задохнуться горячей волной возбуждения. — Какие они маленькие, и в то же время какое совершенство формы!

Эйприл не могла больше молчать.

— Какие большие и нежные твои руки. — Он на секунду замер, и, когда на его большие и сильные ладони легли ее — слабые и маленькие, — руки его продолжили ласкать ее. Каждое его движение, каждое его слово настолько возбуждали ее, что она чувствовала какую-то странную, удивительную невесомость, воздушность своего тела, и в то же время еще никогда в жизни она не была так материальна, не была в таком тесном контакте сама с собой. И даже не надеялась, что такое может когда-нибудь повториться. Может быть, только с ним.

Она следила глазами за тенями, которые отбрасывали в лунном свете его ладони на ее теле, а он шептал ей на ухо, до чего собирается дотронуться в следующий момент. И она, сама того не замечая, постанывала от наслаждения. Это было каким-то безумием — в ней кричали, требовали своего только дикие первобытные инстинкты.

— Повернись ко мне. Дотронься до меня.

Она сделала так, как он просил, и Джек мысленно проклял эти длинные лунные тени, которые не давали ему видеть ее. Тогда он приподнял ее и усадил на узкий подоконник; ее спина прижалась к холодному стеклу, он нагнулся к ней и стал жадно вдыхать ртом ее прерывистое дыхание. Потом положил ее руки себе на шею и стал страстно целовать губы Эйприл. Он пил ее. Пил всю до дна.

Их языки сплелись в сладостном поединке, и Джек, застонав от блаженства, приподнял подол ее юбки и прижал ноги девушки к своим бедрам. С усилием оторвавшись от ее рта, он прошептал:

— Не впускай меня, — и принялся целовать ее грудь.

Когда его горячие губы легонько потянули сначала один, потом другой сосок, сделавшиеся выпуклыми и твердыми, все тело Эйприл затрепетало.

— Сними с меня рубашку, — резко приказал он. — Я хочу чувствовать тебя своей грудью.

Голова Эйприл была как в тумане, и непослушным рукам с трудом удавалось стянуть с него рубашку. Теперь, когда он был наполовину обнажен, она не стала обнимать его, как минуту назад. Просто не могла. Не сейчас. Сейчас она испытывала потребность в другом — ей хотелось попробовать его на вкус точно так же, как это делал он. Медленно, миллиметр за миллиметром исследовать его кожу влажным языком.

Она почувствовала, как по телу Джека пробежала дрожь, и ее сердце начало отсчитывать бешеные удары при мысли о том, что он тоже ходит сейчас по самому краю головокружительной бездны страсти. Эйприл приблизилась губами к пульсирующей жилке на его шее, которую так эротически освещала луна, и стала нежно целовать. Потом провела по ней языком и слегка прикусила губами. Внезапно Джек отшатнулся. Он глубоко и прерывисто дышал, и грудь его поднималась и опускалась.

Эйприл вдруг очнулась от своего томительно-сладкого полузабытья и, еще не совсем понимая, что происходит, сказала первое, что пришло на ум:

— Я сделала тебе больно?

— Нет, ничуть, mi cielo. — Он все еще не мог отдышаться и произнес эти слова, совершенно не придавая значения тому, как назвал ее, и тому, как сузились ее мгновенно прояснившиеся глаза. — Но если бы твой маленький горячий язычок не оторвался от моей кожи, я бы не успел даже снять штаны, чтобы вовремя проникнуть в тебя.

Грубая реальность его слов смутила ее, заставив тело содрогнуться от нетерпения испытать это проникновение. Но, несмотря на это, из головы не выходило то, как он назвал ее, совершенно выбивая из ритма их ласк. Она чувствовала себя растерянной, обманутой, раздраженной. Но почему? Из-за каких-то дурацких слов.

— Эйприл?

Ее имя прозвучало вопросительно и в то же время требовательно. Эйприл знала, что Джек был настроен на ее волну так же, как она на его, и не сомневалась в том, что он должен был понять ее душевное состояние. Почувствовав горячее пощипывание под веками, она закрыла глаза, чтобы удержаться от слез.

Но как прекрасна была та вершина страсти, на которую они поднялись, готовая вот-вот взорваться и утолить жажду их тел, жажду, которая, как ей казалось, никогда не проснется в ней.

— Прости меня, — неловко попыталась сгладить ситуацию она.

Его палец попытался приподнять ее упрямый подбородок. Наконец она сдалась и, подняв голову, сказала:

— Это совсем не потому, что я не… — слова замерли на ее губах, когда она взглянула в его глаза. Абсолютно бесцветные в лунном свете, они пронзили ее сердце. — Хочу тебя, — полушепотом договорила она, охваченная благоговейным трепетом от того, с каким напряжением он смотрел на нее, в нее, в самую ее душу. И снова она была на краю бездны, и снова кружилась ее голова.