Донна Кауфман - Танго в раю

— Милая, я Ведь журналист.

По ее телу пробежала судорожная волна напряжения. Его это совсем не удивило, и он стал ждать, когда она расслабится, зная, что им не удастся избежать этой неприятной темы. Облегченно вздохнув, когда ее плечи вновь приникли к нему, Джек продолжил:

— И именно поэтому мне, лучше чем кому-либо другому известно, что тебе пришлось пережить. Тебя просто выставили на посмешище. Тебя, словно какую-то потаскуху, облили грязью с ног до головы, запятнали твою репутацию и репутацию твоей семьи. И, насколько я понимаю, твой отец не захотел оказать тебе поддержки. — В его голосе звучало презрение. В тот момент, когда она нуждалась в его помощи больше всего, отец отвернулся от нее.

— Не захотел. Его репутация в мире бизнеса была ему дороже всего, и он просто-напросто вычеркнул меня из своей жизни, и бросился спасать то, что у него еще осталось.

— Как это ужасно, милая. Ублюдок, конечно, оказался на коне, а тебе пришлось уехать сюда и поселиться здесь у твоего дедушки. — Не выпуская ее плечи из своих рук, Джек немного отодвинулся от Эйприл, чтобы посмотреть ей прямо в глаза. — Ты не можешь себе представить, как я уважаю тебя. И не только за то, о чем я только что узнал, но и за то, чего ты сумела добиться здесь, в Мексике.

Она ничего не ответила, и только глаза заблестели от наполнивших их слез.

— Черт бы его побрал! Черт бы побрал их обоих! — Джек еще сильнее сжал ее плечи. — Если для тебя это что-то значит, то я хочу, чтобы ты знала, что я чувствую себя с тобой так…

— Не надо.

Джек замолчал, до боли ошеломленный ее словами.

— Не надо чего? Не надо говорить тебе, что я…

— Нет! Я еще не все сказала тебе, Джек.

— Но я не хотел заставлять тебя снова пройти через весь этот кошмар, через этот проклятый суд. Я уже довольно помучил тебя твоими воспоминаниями. Но если ты сама хочешь вновь пережить…

Она медленно покачала головой, и на ее лице появилось выражение сожаления и боли.

— Я совсем не об этом. Я, ты… ты должен знать, кто… Это был Алан Мархам.

— Кто этот Ала… Боже правый! Сенатор Алан Мархам — тот человек, который домогался тебя? — Джек подскочил с дивана. Эти слова шокировали его, и он почувствовал, как сердце с безумной яростью застучало в у него в висках.

— Да, только тогда он еще не был сенатором. Он тогда только выдвинул свою кандидатуру. — Эйприл поднялась с дивана и подошла к окну. — Мой отец оказывал ему серьезную поддержку в проведении предвыборной кампании.

Джек теперь ясно увидел всю эту отвратительную картину, собранную по кусочкам.

— Если во всем этом была замешана политика, то можно себе представить, какую чудовищную кампанию по твоей травле они развернули. Постой, а твой отец, случайно, не помогал ему финансировать эту клеветническую…

Эйприл повернулась к нему лицом.

— Нет. Но я совсем не уверена в том, что он не стал этого делать, потому что не хотел. Мне кажется, что там могло быть грязное столкновение интересов.

Джеку было абсолютно ясно, что Эйприл чувствовала желание отца поддержать Мархама.

— Но почему я не помню этого дела?

— Десять лет — большой срок, может быть, ты в то время был в какой-нибудь заграничной командировке.

— Может быть. И все-таки, что-то здесь не складывается. Подожди минутку. Вполне вероятно, что меня тогда не было в стране, но ведь Франклин-то был в Штатах. Но фамилия Морган не…

— А фамилия де ла Торре тебе о чем-нибудь говорит? Я — Эйприл Мария де ла Торре. Морган — девичья фамилия моей матери. Когда я приехала сюда, я решила сменить фамилию — ведь меня могла выследить пресса, а мне не хотелось впутывать дедушку в мою историю.

— Твой дедушка не отвернулся бы от тебя.

Ее рассеянный взгляд тотчас же стал сосредоточенно-острым.

— Откуда ты знаешь?

Джек удрученно подумал, что она все еще не до конца доверяла ему.

— Я говорю так потому, что когда ты рассказывала мне о нем, твое лицо становилось по-детски мечтательным и простодушным. — Он поднял брови, передразнивая ее. — Да, Эйприл. Эта прекрасная часть тебя не умерла, и, мне кажется, твой дедушка имеет к этому самое непосредственное отношение.

Ее губы дрогнули, и он сделал два шага в ее сторону, но тут же заставил себя остановиться.

— Подойди ко мне. — Он не протянул ей навстречу руки: то ли какая-то инстинктивная гордость, то ли желание проверить ее чувства удержали его от этого естественного жеста. Он не хотел думать, почему. Он просто подсознательно ощущал, что она сама должна подойти к нему.

— Что, если я так и сделаю?

Эта последняя попытка обезопасить себя в случае, если она превратно истолковала смысл его слов, заставила его почувствовать прилив горячей волны, жаркой пеленой застлавшей его глаза. Ее дед был не в силах оградить ее от всех жизненных неурядиц и проблем, и в этом момент Джек вдруг понял, что ему хочется заботиться о ней, оберегать с той же лаской и нежностью, с какой относился к ней старик.

— Честно? — Его слегка насмешливая улыбка отразилась на ее лице легким подергиванием губ. — Радость моя, если ты придешь сейчас в мои объятия, то я, черт возьми, докажу тебе, что каждый раз, входя в твою комнату, обязательно сумею заслужить тот самый мечтательный взгляд.

— Самоуверенный хвастливый болтунишка, — ответила она, задохнувшись рыданием и опрометью бросилась ему на шею.

Джек подхватил ее под мышки и прижал к своей груди. Ее губы растворились в его губах, а пол был где-то далеко-далеко внизу. Он долго держал ее так, в своих руках, вкладывая в свои жадные поцелуи все сдерживаемые прежде эмоции, выход которым открыло ее доверие к нему. Внезапно он понял, что одних поцелуев им будет мало.

— Пьем кофе или в постель?

Только через несколько секунд до Эйприл дошел смысл его слов. Она густо покраснела. Но это не была краска смущения. Она хотела его.

— В постель.

Сказав это, она посмотрела в глаза Джека, которые из светлых стали вдруг превращаться в черные — его зрачки расширялись так же быстро, как росло его желание.

Он подхватил ее на руки, одной рукой поддерживая под ноги, а второй изо всех сил прижимая ее грудь к своей груди, и направился к дверям спальни. Их ждала кровать королевских размеров, подойдя к которой, Джек осторожно поставил Эйприл на ноги, выпустив ее из своих рук.

— Ты знаешь, как невероятно трудно мне было проститься с тобой прошлой ночью у дверей твоего бунгало?

На губах Эйприл появилась улыбка, которой, как ему казалось, он не видел уже несколько часов. Она чувствовала себя легко, свободно, раскрепощенно.

— Я думаю, мне было в два раза труднее позволить тебе уйти.

— По-моему, нам больше не придется принимать такое трудное решение.

Мягкая соблазнительная полуулыбка-полуусмешка Джека заставила почувствовать дрожь в коленях, и все ее тревожные мысли, касавшиеся только что сделанного признания и ждущих впереди испытаний, тотчас же улетучились.