Сьюзен Льюис - Одержимость

— Кишка тонка.

— На твоем месте, Октавия, я бы не рассчитывал на это.

— Тогда почему бы не приступить? — спросила она сладким голосом.

— Поверь, если бы я не был нужен Аннализе, ничто в мире меня бы не остановило.

— Ха! — хмыкнула она. — Как всегда отговорки, как всегда причины! — Она вздернула подбородок, открывая длинную стройную шею. — Ну давай, Филипп, приступай. Хватайся за горло и души, пока не увидишь, как начнет синеть мое лицо и я начну тебя умолять…

— Прибереги свою буйную фантазию для тех, кому это понадобится, Октавия. Потому что, поверь мне, там, куда ты отправишься, это пригодится.

— И куда ж это я собираюсь, мой дорогой?

— В ад.

— Фу, это самое лучшее, что ты мог придумать?

— Да, ты отправишься прямо в ад, — повторил он невозмутимо. — Уж я постараюсь проследить за этим.

— И как ты, интересно, собираешься это сделать? — хихикнув, она закинула ногу на ногу и откинулась на руки. — Между прочим, — добавила она, — если тебя это обрадует, ты действительно можешь быть отцом ребенка. Если эта девица Браун твоя…

— Моя. И Аннализа тоже.

— О, как благородно.

— Ну так Вот, она ведь не дочь Люка?

Октавия сощурила свои прозрачно-голубые глаза.

— Так ведь? — не отступал Филипп.

На мгновение она задержала на нем взгляд и сверлила его глазами, он почти физически чувствовал, как яд сочится из всех ее пор. Потом угрожающая улыбка скривила ее бледно-розовые губы.

— Ты пытаешься себя в этом убедить, да? — спросила она. — Что она не его дочь. Как всегда, ты прячешь свою жалкую головенку в песок и притворяешься…

— Кто здесь притворяется, так это только ты, Октавия. А теперь я хочу услышать, как ты это скажешь: Аннализа не дочь Люка.

— Конечно, его! Какого дьявола, с чего бы все это получилось?

— Не знаю, Октавия, вот ты мне и объясни.

— Ради чего? Этот знахарь Горовиц тебе уже все рассказал…

— Нет, только то, что знал сам. То, что ты рассказала Люку. Но кое-чего он просто не знал, Люк не мог вспомнить: именно это ты мне сейчас и сообщишь.

— И что же это?

— Да то, что Люк Фитцпатрик ушел от Жеральдины Ласситер 19 мая 1967 года.

Октавия хрипло рассмеялась, но лицо ее посерело. Наконец до нее дошло, что затеял Филипп.

— Ну хочешь скажу, как я выяснил? — не в силах сдержаться, с горечью проговорил он. — Рассказать тебе, почему я помню этот вечер так отчетливо? Это было в день моего рождения, так ведь, Октавия? Ты отменила вечеринку и должна была сказать Жеральдине, что это из-за того, что молодой любовник сбежал от вас обеих. И если память мне не изменяет, Аннализа родилась через десять месяцев, 27 марта. Так что если Люк не возвращался в Лондон до июня 1967 года, он просто физически не мог быть ее отцом. А?

Безупречное лицо Октавии исказилось в гадкой гримасе.

— Он приезжал, — проскрежетала Октавия.

— Элегантная попытка. Но ты лжешь. Я проверил у властей в Дублине. Люк Фитцпатрик не выезжал из страны после ареста отца. По крайней мере, до 1970 года. Потом он уехал в Соединенные Штаты. Как я полагаю, встретиться с Жеральдиной. Итак, не хочешь ли теперь сказать, что ты сама ездила в Ирландию в июне 1967 года?

— Ты дурень! — выплюнула она. — Жалкий глупый мужичонка. Думаешь, если отец не Фитцпатрик, то ты ее отец, что ли? Да ты даже…

— Значит, признаешься, ее отец не он, — отрезал Филипп.

— Я ничего не признаю.

— Полагаю, ты только что призналась в этом. Но я бы хотел услышать еще раз. И из твоих собственных уст: Люк Фитцпатрик не отец Аннализы.

— Хорошо, — хмыкнула она. — Не он ее отец. Ты удовлетворен?

Руки Филиппа так дрожали, что он вынужден был сцепить их. Он смотрел на нее с такой откровенной ненавистью, что Октавия занервничала.

— Значит, ты довела человека до смерти, заставив думать, что он ее отец.

Октавия пожала плечами.

Филипп сейчас почти готов был убить ее. И только полиция, чьего присутствия у номера он сам добивался, останавливала его.

— Ты же знала, что ему пришлось пережить в детстве, он доверился тебе, а ты использовала это, чтобы мучить его ради собственного удовлетворения. Боже мой, да ты просто больная, подлая, эти два года ты превратила для человека в ад, подстрекая его на так называемое кровосмешение, и довела его до сумасшествия. — Он замолчал, его просто тошнило от отвращения. — Как ты могла такое сделать, Октавия? Как ты могла? Ведь на его долю и так уже выпало столько страданий. И Аннализа. Она же твоя собственная дочь. Они же любили друг друга…

— Вот именно поэтому, — прошипела Октавия. — Они любили друг друга. А он был мой. Он ушел от меня, а от меня никто не уходит. Я вернула его обратно. Вернула и держала. И он никогда бы не стал принадлежать ей.

— О мой Бог! — тихо простонал Филипп.

— И не думай, что если она не его дочь, так, значит, твоя, — хмыкнула она. — Она может быть от кого угодно. Вот именно!

— Она моя, — выдавил Филипп сквозь стиснутые зубы. — Аннализа моя, но не твоя дочь, Октавия. Для Аннализы и меня тебя больше не существует. И для общества тоже. Объяснить почему?

Октавия вздрогнула, когда он вдруг в порыве гнева занес над ней кулак.

— Почему? — встревоженно спросила она. — Ну почему, почему? Что собирается сделать храбрый маленький Филипп?

— А я уже все сделал, — ответил он. — С этого момента ты лишена всего. Всего вообще. Что превращает тебя в ничтожество. Ты не в состоянии даже заплатить за этот отель. Но конечно, ты можешь расплатиться телом. И теперь ты за все будешь платить своим собственным телом, потому что ты мне больше не жена… Ах, — сказал он, когда она подняла руку, пытаясь протестовать. — Нет такого суда во всей Англии, который защитит тебя, когда узнает, что ты натворила. А я расскажу, Октавия, не сомневайся.

— Черта с два ты расскажешь! И опозоришь свою драгоценную Аннализу?

— Я расскажу, а она подтвердит.

— Да она ведь даже не говорит!

— В общем-то она может, но ты и знать не знаешь об этом. Ты была слишком занята в своих парикмахерских, чтобы побеспокоиться о собственной дочери, которой грозила опасность онеметь на всю жизнь. Но она не утратит дар речи. Теперь не утратит. Потому что знает правду.

— Так, значит, тебе наплевать на ее репутацию?

— А при чем тут это — если Люк Фитцпатрик не ее отец? Они с Кори сейчас обговаривают… И поверь, Октавия, Кори для тебя гораздо опаснее, чем я или Аннализа.

— Та глупая сучка? Да что она может мне сделать?

— Скоро узнаешь. А пока смирись, с данной минуты ты проститутка. Обыкновенная проститутка! Это единственный способ, каким ты сможешь зарабатывать себе на жизнь, потому что тебе больше не на что рассчитывать. И поверь, я прослежу, чтобы так оно и вышло. Ты будешь страдать всю оставшуюся жизнь. Кому нужна проститутка под пятьдесят, которая не может позволить себе пластические операции? Начнем с того, что управляющий этого заведения не захочет тебя, так что подумай, как расплатиться по счетам. Мой тебе совет — начинай прямо сейчас приставать к мужчинам. И помни — не осталось никого, кто мог бы тебя спасти: нет Люка, который тешил твой садизм, ты погубила его, сама убила человека, все равно что сама спустила курок. И ты разрушила жизнь собственной дочери. — Он пошел к выходу, но у двери остановился и снова повернулся к ней. — И еще одно — позаботься о билете. Но не вздумай ехать в Челси за вещами. И никогда, никогда, никогда больше не приближайся к Аннализе. С тобой покончено, Октавия. Даже больше, чем покончено. Ты мертва.