Мулк Ананд - Гаури

Лалла Бирбал был слишком хитер, чтобы поверить этой выдумке, но и не мог заставить Панчи выложить драгоценность из кармана. Он лишь скорчил кислую мину, словно спохватившись, что зашел слишком далеко, и сказал:

— Я не бог и не могу взвесить их, когда они болтаются у нее в ушах. Принеси их, и если они чего-то стоят, я возьму их в погашение долга и, может быть, немного дам тебе наличными.

Панчи, с яростью и изумлением наблюдавший за хитрыми попытками ростовщика поставить его в безвыходное положение, с радостью ухватился за открывшуюся перед ним возможность улизнуть.

— Если я смогу уговорить жену расстаться с ее единственной драгоценностью, я принесу эти серьги вам…

— Если твое возвращение так же сомнительно, как исход твоих переговоров с женой, пожалуйста, не забудь прислать в течение ближайших десяти дней полагающиеся мне проценты…

Стараясь не смотреть в глаза лалле Бирбалу, Панчи почтительно, с необычайно смиренным видом распрощался с хозяином и вышел.

Не имея возможности заложить серьги лалле Бирбалу, Панчи был вынужден пойти на следующий день к ростовщику Большого Пиплана Джавале Прасаду и предложить ему их. Для поддержания духа он взял с собой Рафика, который сидел без заказов по причине застоя в торговле гончарными изделиями и с радостью согласился прогуляться.

К счастью, лавка ростовщика Джавалы Прасада и дом Лакшми стояли в разных концах деревни, и Панчи не угрожала встреча с тещей. Сетх [19] Сетх — богач, ростовщик, финансист. Джавала Прасад дал за серьги сто рупий — больше, чем предполагал получить за них Панчи. Завязав деньги в узелок, он предложил дядюшке Рафику зайти в винную лавку и посидеть там немного. Когда Панчи вышел от ростовщика, было еще светло, и при возвращении домой его могли увидеть в компании хозяина-мусульманина, а он не хотел вызывать лишних толков. Разумеется, в результате длительного пребывания в винной лавке часть денег была истрачена. Они купили бутылку крепкого местного вина и жареных клецок. Когда совсем стемнело и показалась луна, они отправились в обратный путь, то и дело останавливаясь, чтобы сделать глоток-другой из бутылки, купленной про запас. К тому времени, когда они достигли окраины Малого Пиплана, их изрядно качало из стороны в сторону, и они держались на ногах только потому, что шли вместе, поддерживая друг друга. А когда они стали подходить к дому, то уже успели пять или шесть раз упасть на землю. Вымазанные в грязи, растрепанные, они походили на двух выходцев с того света. Так как большинство жителей деревни в это время либо ужинало, либо уже спало, их возвращение прошло незамеченным. И все было бы хорошо, если бы в нескольких шагах от своего дома дядюшка Рафик не угодил в сточную канаву и не потянул за собой Панчи. Каждый по отдельности и оба вместе они делали невероятные усилия, чтобы подняться. Взглянув на облепленное грязью лицо Рафика, Панчи залился смехом:

— Дядюшка Рафик! Если б ты знал, как смешно ты выглядишь… Джинн, да и только!..

— Да? — И дядюшка Рафик провел пальцами по лицу, сделав его полосатым.

— А теперь… теперь ты похож на тигра!

— Прекрасно!.. И-ик!.. Ведь скоро я встречусь с тигрицей… Уж она мне задаст… У каждого свой ад дома… Аллах мне свидетель!

Друзья громко рассмеялись, причем смех Рафика то и дело прерывался икотой.

Заслышав этот шум, Хур Бану, которая сидела вместе с Гаури во внутреннем дворе, поджидая мужчин, стремительно выбежала на улицу, крича громовым голосом:

— А, это ты, дорогой муженек?.. Я так и знала, что вы явитесь домой в таком виде! Разве я не говорила тебе, когда ты сдавал сарай Панчи, что он будет дурно влиять на тебя? Посмотри на себя: на кого ты похож? Ах, сестры! В доме нечего есть, а они, нате вам, напились!

Призыв к «сестрам» не остался без ответа. Соседки Хур Бану одна за другой выскакивали из домов взглянуть на происходящее. Некоторые из мужчин, сидевших на топчанах на плоских крышах домов и покуривавших трубки, тоже спустились вниз… Собравшиеся сочувственно причмокивали губами и всячески выражали свое сожаление. Слышался их негодующий шепот. Хор возмущенных голосов возглавляла Хур Бану.

— Каким же надо быть дураком, чтобы поддаться этому молодому негодяю! И ведь я говорила ему, люди, я предупреждала! О, чтоб оборвалась нить твоей жизни! О, чтоб ты умер!

Хур Бану попыталась поднять мужа, но он оказался для нее слишком тяжелым. Она бросила его и стала бить себя по лбу, приговаривая:

— О, мое украденное счастье! О, моя черная судьба — быть женой такого человека!..

— Давай я помогу тебе! — сказала Гаури, выходя вперед.

— Уйди в дом, бесстыдница! — набросился на нее Панчи. — Она меня оскорбляет, а ты держишь ее сторону! Сейчас же уйди в дом!..

— Не она, а ты бесстыдник! — отпарировала Хур Бану. — Бедная девочка ожидает его, приготовила ужин и даже не притронулась к нему, а ты в это время пил и, надо полагать, ел!

— Довольно, довольно, не ругай его! — сказал дядюшка Рафик. — Это я во всем виноват! Ну-ка, помоги мне встать!.. Пошли… Когда живешь в деревне и изнуряешь себя работой… И-ик… Весь день, каждый день… И если хочется иногда выпить, хоть немного забыться, почему бы этого не сделать?..

Хур Бану снова принялся поднимать мужа. Пошатываясь, Панчи встал на ноги и с мрачной решимостью во взгляде обратился к зевакам:

— А ну, проваливайте по домам! Тут вам не представление!

Он помог подняться Рафику, как видно, несколько протрезвев от укоров Хур Бану, и собственными силами повел приятеля, который все время заваливался на него. Напоследок он еще раз обернулся к глазеющим на них соседкам и сказал:

— Ну идите, идите домой! Что вы нашли тут интересного! Мы немного выпили — ну, и что из этого?.. Разве ваши мужья никогда не выпивают?

Хур Бану, поняв, какую ошибку она совершила, сделав неприятный инцидент достоянием всех соседей и дав им обильную пищу для пересудов, присоединилась к Панчи, и они вместе доставили дядюшку Рафика домой.

Гаури в это время уже разбирала постель во внутреннем дворе.

Дядюшку Рафика усадили на постель, Хур Бану сняла с него фуфайку, а Гаури старательно вымыла ему лицо.

Видя, как жена помогает Хур Бану, Панчи решил, что она заодно с нею и считает во всем виноватым только его. Вне себя от раздражения, он крикнул:

— Иди сюда, предательница, и нечего тебе дуться на меня!

Гаури в замешательстве подошла к нему. Он грубо оттолкнул ее.

Следующие несколько дней Панчи держался замкнуто и почти не разговаривал. Не покладая рук он работал на своем поле, прокапывая канавы для задержания воды и с надеждой поглядывая на небо, не собирается ли дождь.

Но солнце продолжало палить с поистине демонической яростью, безжалостно сжигая посевы. Жара нарастала с каждым днем и вот, кажется, достигла предела, однако грома, которым кончается засуха, не было слышно. По слухам, в окрестных деревнях старики умирали от лихорадки, солнечных ударов и дизентерии. Говорили также, что в горных деревнях у кормящих матерей пропало молоко, и младенцы гибнут у них на глазах… Там дошли до того, что начали есть собак…