Мулк Ананд - Гаури

Шагая на рассвете в Большой Пиплан, Панчи чувствовал почти такое же волнение, как несколько месяцев назад, когда он возглавлял свадебную процессию, восседая на пони лаллы Бирбала. Только теперь уж не было под ним никакого пони, незачем было принимать героические позы, и оставались лишь бесконечные сомнения и страхи… С каждым шагом Панчи нервничал все больше. Предстояла встреча с тещей, и он хорошо знал, что она не простит ему его преступление, — ведь он выгнал жену, отослал ее в родительский дом. Он взглянул на покрытую снегом вершину Дхаоладхара. Там обитали боги, и среди них — бог богов Шива, и Панчи про себя попросил богов простить ему все его грехи. Потом он посмотрел на зеленые поля, напоенные поздним, но все же благословенным дождем, и с еще большей силой почувствовал все безрассудство и опрометчивость своего поступка. И что за затмение нашло на него в тот день? Наверное, во всем виновата его тетка Кесаро, это она вбила ему в голову, что он был у Гаури далеко не один и что «эта девчонка родилась под несчастливой звездой». Как он теперь презирал себя за то, что поверил ей! Он вспоминал милое лицо Гаури, и сердце его сжималось от боли. Ведь он мог бы держать ее сейчас в своих объятиях, она была бы с ним рядом…

— Что толку от позднего раскаяния?.. — пробормотал он начало пословицы, обращаясь к самому себе. Нервы его были натянуты, как струны, И пока он шагал через поле к стоявшему на краю деревни дому Лакшми, волнение не покидало его.

Панчи постучал в дверь и замер в ожидании. Никто не откликнулся. Он постучал громче. Опять ни звука. Слышно было только, как Чандари, корова Лакшми, беспокойно задвигалась, вероятно решив, что это пришел Амру, чтобы отвести ее на пастбище. Панчи с силой толкнул дверь. Она распахнулась, и он увидел, что в доме нет ни души.

Панчи растерянно выглянул на улицу. Повсюду возле дома, как и много месяцев назад, валялась грязная штукатурка. Даже открытый водосток, идущий к оврагу, был забит ею. Все, все было по-старому. Но где же Лакшми? И где Гаури? Хоть одна-то из них должна быть дома!

Панчи решил терпеливо ждать. Он вошел в дом, закрыл за собой дверь и уселся на веранде на стул. Корова замычала — так начинает лаять собака, когда в дом забирается вор. Грязный теленок вскочил с земли и испуганно огляделся.

— Сейчас, сейчас я отведу тебя на пастбище, дорогая, — услышал Панчи голос Амру, очевидно по-своему истолковавшего беспокойство коровы.

При мысли, что ему придется до прихода Гаури или Лакшми встретиться с Амру, Панчи побледнел. Гаури часто рассказывала ему об этом жестоком человеке как раз в то время, когда он сам страдал от собственного дяди. Да и на свадьбе он почувствовал в нем порядочного мошенника, хотя Амру и произвел на него впечатление своим наигранным добродушием и апломбом.

Впрочем, вскоре Амру удалось успокоить корову, и опять наступила тишина. У Панчи отлегло от сердца, угнетало только одиночество. Солнце уже накалило стены дома, и Панчи обливался потом. Он огляделся, нашел веер, расстегнул пуговицы на куртке и, тяжело дыша, принялся обмахиваться.

На душе у него было тоскливо, как никогда. Этот пустой дом кого хочешь сведет с ума. Да еще эта проклятая тишина. Но куда же делась Гаури, что-то не чувствуется, что она здесь. Уж не умерла ли она? Его охватило смятение и раскаяние. Неожиданно взгляд его упал на стоявшую во дворе, на самом солнцепеке, кровать. «Почему здесь только одна кровать? — подумал он. — Не могут же мать и дочь спать в такую жару на одной постели?»

Он поднялся и подошел к сараю, чтобы посмотреть, нет ли на его плоской крыше второй кровати. Другой кровати не было. Сбитый с толку и раздосадованный, он стоял посреди двора, опустив руки и не зная, что делать.

Вдруг, совершенно неожиданно для него, дверь отворилась, и вышла Лакшми, его теща. Увидев его, она испуганно вскрикнула, потом, немного придя в себя, почему-то покраснела и спросила:

— Ты откуда взялся?

— Припадаю к твоим стопам, мама, — как полагается по обычаю, приветствовал ее Панчи.

Старуха направилась к кухне, искоса поглядывая с сторону хлева, где мычал теленок.

— Амру как будто уже был здесь и забрал корову? Ты не видал его?

— Да, он был здесь, мама, — вежливо сказал Панчи.

Лакшми села на плетеный стул, открыла глиняный горшок с кислым молоком и стала сбивать масло.

— Садись, сын, в ногах правды нет, — сказала она, видя, что Панчи все еще стоит посреди двора.

Панчи послушно уселся на тот же самый стул, на котором сидел до ее прихода.

Наступила напряженная тишина, нарушаемая лишь плеском молока в кувшине да мычанием теленка. Панчи уже хотел что-то сказать, но Лакшми опередила его:

— Тебе, наверное, очень хочется пить? Сейчас я тебе дам чашку сыворотки.

Панчи утвердительно кивнул, поднял голову и внимательно всмотрелся в Лакшми: что же все-таки есть в этой старухе такого, что заставляет его робеть перед ней? Не найдя в ней ничего особенного — разве только это странно застывшее наглое выражение лица, — он набрался мужества и уже хотел было спросить у нее о том, ради чего пришел. Но не успел он и рта раскрыть, как Лакшми, словно угадав его мысли, быстро заговорила:

— Да, сын, ты и представить себе не можешь переживания матери. Ведь ты должен был, по обычаю, на несколько месяцев прислать Гаури домой, а уж потом бы она вернулась к тебе навсегда. А ты? Ты даже весточки не подал, как вы там живете. Я только слышала, что вы ушли от твоего дяди Молы Рама и поселились у гончара Рафика. Надеюсь, вы хоть не ели вместе с этим мусульманином?..

— Мать, — вдруг резко сказал Панчи, — где Гаури? Ведь я отослал ее к вам!

Лакшми вздрогнула от неожиданности, покраснела и отвела глаза в сторону, хотя и пыталась сохранить на лице прежнее самоуверенное выражение. Панчи понял, что с Гаури случилась какая-то беда.

— Что же ты молчишь? — снова спросил он. — Скажи мне, где она?

Не в силах больше усидеть на месте, он поднялся и подошел к Лакшми.

— Ты ее бил — тебе и знать, что случается с несчастными женами!

— Что-о! — в ярости закричал он. — Это тетка Кесаро сказала, что она принесет мне несчастье, вот я и ударил ее! Я лишь хотел, чтобы она пожила у вас до лучших времен. Так где же она?

Своим чистосердечным признанием он надеялся припереть старуху к стене. Но из Лакшми не так-то легко было вытрясти правду.

— Надеюсь, она не наложила на себя руки, — уклончиво ответила старуха. — Если муж бьет жену, она уходит от него.

— Но где она?

— Отвяжись от меня! — вдруг окрысилась на него Лакшми. — Сам бил ее, сам выгнал из дому — так чего ж тебе надо?.. Где ей, по-твоему, быть? Разумеется, Амру просватал ее за хорошего человека! Не могли же мы…