Анна-Леена Хяркёнен - Аквариумная любовь

Йоуни смотрит в потолок.

— Просто я недостаточно опытен.

— Нет, ты не прав…

— Почему не прав?

— Дело вообще не в тебе и не в том, как и под каким углом…

— А в чем же тогда? — В голосе Йоуни сквозит обида.

— Только во мне, честное слово!

Я встаю. Говорить убедительно в положении лежа на спине с раздвинутыми ногами у меня не получается.

— Понимаешь, — я пытаюсь подыскать нужные слова, — это во многом зависит от того, что я себе нафантазирую, а не от того, что происходит на самом деле. Например, какая-нибудь позиция может возбуждать меня больше своим видом, нежели ощущениями… понимаешь?

— Нет, — уныло говорит Йоуни.

— Честно говоря, я тоже.

Мы немного смеемся над этим, а потом оба умолкаем. Я уже столько всего наговорила, что предпочитаю молчать. Йоуни хрустит пальцами, взгляд его мечется с окна на рояль, с рояля — на книжную полку.

— Короче, будем упражняться до победного, — говорит он после долгой паузы.

— Угу, — соглашаюсь я, хотя, по-моему, мы уже достаточно наупражнялись. Но я до смерти боюсь, что снова ляпну что-то не то и Йоуни обидится.

— Ну чего ты такая кислая? — раздраженно спрашивает Йоуни.

— Да уж какая есть…

— Выкинь ты все это из головы.

— Ты же сам начал. Первый спросил, почему я не могу расслабиться. Я ответила. Сама бы я такого разговора не завела.

Йоуни не нашелся что ответить, а потому промолчал.

Ночью он приполз сонный и прильнул ко мне, как мокрое растение. Я проснулась и больше не могла заснуть. Мерно тикали часы. За стеной шумел кран. Мне казалось, будто я нахожусь внутри какого-то стеклянного сосуда и смотрю сквозь стекло на окружающий мир. Не живу, а смотрю со стороны. Еще пару дней назад мне казалось, что что-то меняется, но вот опять, все тоже чувство замкнутости и тесноты.

— Йоуни, — шепчу я. — Тебе со мной хорошо?

— В каком смысле? — бормочет он сквозь сон.

— Ну, в постели.

— Конечно.

В голосе его чувствуется напряжение. И все же он снова прижимается ко мне.

Последующие дни были ужасно тяжелыми и физически, и душевно. Помимо изнуряющей беготни в пиццерии, где я вкалывала как раб на галерах, мне приходилось еще и выделывать всякие акробатические этюды с Йоуни, ползая в неимоверных позах по всей комнате. Он выгибал из меня такие фигуры, что я, будучи по природе человеком неуклюжим, никогда бы даже не подумала, что способна так прогнуться. У Йоуни оказалась очень богатая фантазия.

При этом веселого здесь было мало. Йоуни безнадежно пытался отыскать правильный подход ко мне. Он так старался доставить мне удовольствие, что у меня появилось чувство, будто меня загнали в угол. Порой он был очень ласков, порой груб, хотя это ему совсем несвойственно. То он старался уделить внимание технике, то исследовал мои эрогенные зоны, то с важным лицом, будто речь шла о микроволновой печи, пробовал разные положения.

И видит бог, я старалась изо всех сил. Сжав зубы, я пыталась расслабиться. Я бы все отдала, чтобы получить удовольствие от его затей, но я не могла, и все. К тому же я боялась, что скоро в результате всех этих упражнений я стану калекой, и тогда мне уже ничего больше не потребуется. Я не решалась сказать Йоуни, что больше не могу, что я хочу покоя и времени для размышлений, что я не привыкла к таким экзерсисам. Но я еще недостаточно хорошо его знала. И мне не хотелось его обижать.

А потом настало затишье. Йоуни даже не притрагивался ко мне. Мы просто спали в одной кровати. Он работал, я тоже работала. Он писал на кухне свои статьи, щелкая клавишами, и, проходя мимо, гладил меня по голове, как какую-нибудь мягкую игрушку. Это меня совершенно устраивало. Я могла снова спокойно погрузиться в свои миры, и никто ничего от меня не ждал. И я тоже ничего не ждала. Или, по крайней мере, делала вид, что ничего не жду.

И все же по прошествии какого-то времени я стала думать, что мне, пожалуй, все же стоит начать первой, что, возможно, это обрадует Йоуни. Да и вообще, нельзя же совсем без секса. Но потом я решила, что это будет ужасным ханжеством с моей стороны. Я размышляла об этом так долго, что в конце концов сама мысль стала уже казаться мне донельзя глупой.

Неожиданно Йоуни сам хватает меня за руку, вырывает из моих пальцев сигарету и валит меня на кровать. В самый ответственный момент он начинает шептать мне на ухо:

— Ах ты, шлюха… похотливая сучка… грязная тварь… ты этого хочешь?..

Это звучит неестественно, словно заученные слова из порножурнала. И все это таким приглушенным низким голосом.

Мне становится безумно смешно. Я держу себя в руках и как можно шире развожу ноги. Я пытаюсь подыгрывать, как могу, раз уж Йоуни так старается, и только надеюсь, что соседей нет дома.

— Как я люблю тебя трахать…

Тут я не выдерживаю и начинаю смеяться. Еще полминуты, и это осталось бы незамеченным, но я ничего не могу поделать. Я плачу от смеха. Йоуни смотрит на меня. Ему совсем не смешно.

— Что случилось?

— Ничего, честное слово, ничего!

Я вытираю глаза и прекращаю смеяться. Йоуни продолжает на меня смотреть.

— Прости, я просто устала…

Он несколько раз кивает и отводит взгляд в сторону… Потом снова поворачивается и смотрит на меня.

— Ну что теперь? — спрашиваю я. Теперь мне уже совсем не смешно.

— Тебе не угодишь.

— Ну прости меня, пожалуйста!

Нервный смешок.

— Я уж и не знаю, что нужно сделать, чтобы тебе угодить.

— Прости меня.

— «Прости, прости». Заладила.

— Слезь с меня.

— Что?

— СЛЕЗЬ С МЕНЯ!

Он слезает, на лице у него болезненная гримаса.

— Так, значит?..

— Да пошел ты в жопу!

— Нет, спасибо. Думаю, я найду себе занятие поинтереснее.

Он поднимается с кровати и ищет свою одежду.

— Йоуни.

— Что?

— Не уходи, пожалуйста.

Он натягивает свитер и джинсы и с отсутствующим видом ищет ключи. Потом идет к двери, открывает ее, снова закрывает и идет обратно.

«Мужчины и феминизм».

Участники — молодая циничная студентка-философ, журналистка, поэт и учитель рисования.

Йоуни делает записи в блокноте. Я фотографирую.

Все по большей части разглагольствуют о том, что не имеет никакого отношения к теме дискуссии. Я не понимаю и четверти из всех употребляемых ими умных слов.

Философ и журналистка чуть было не подрались. Учитель рисования имеет обо всем собственное мнение. Каждый раз, как он заканчивает свою речь, в зале воцаряется тишина. Поэт за все время дискуссии не сказал ни одного слова.

Под конец ведущая, девица с толстым слоем штукатурки на лице, решает придать обсуждению новый поворот.

— Хотя ведущий не должен вмешиваться в диалог, все же позвольте мне сделать исключение, — сказала она. — Сама я осознала различие гендерных ролей, наблюдая за играми свои маленьких сыновей. Раньше я запрещала им драться на палках, это казалось мне слишком грубым. Но со временем я пришла к выводу, что в проявлении мужественности нет ничего плохого, как нет ничего плохого в том, что мужчина может проникнуть в женщину. Раньше сама мысль об этом выводила меня из равновесия, но стоило мне взглянуть на вещи другими глазами, как все вдруг встало на свои места, и с тех пор я больше не запрещаю детям подобных игр, готовя их к будущим половым отношениям с женщинами.