Генри Вуд - Присяга леди Аделаиды

Элиза Тифль начала жизнь судомойкой, потом сделалась кухаркой, поступила в услужение к мистрисс Лестер во время ее последней болезни, как кухарка и ключница. Так полезна оказалась она, что ее бедная больная госпожа считала ее неоценимым сокровищем и просила Лестера держать ее всегда, если возможно. Ее сделали ключницей и наняли новую кухарку.

— Пусть она надзирает за всем, — говорила мистрисс Лестер.

Но когда она умерла и узнали, что мисс Бордильон остается, Тифль прямо пошла к барину и отказалась от своего места; она терпеть не могла служить, как она называла, у полугоспод. Лестер не принял ее отказа, он вообразил, что дом его, лишившись госпожи и домоправительницы, неизбежно расстроится, прибавил жалованье Тифль и сказал, что она должна остаться. Тифль согласилась остаться еще три месяца, внешне довольно любезно, но в сердце с негодованием. Но когда три месяца кончились и Тифль узнала, как мало беспокоила ее мисс Бордильон, поняла, что в сущности у нее теперь еще более воли, чем при жизни покойной госпожи — она уже не упоминала о своем отказе. Сказать по правде, мисс Бордильон оставляла ее в покое просто потому, что она не нравилась ей; она инстинктивно сомневалась в ней и даже несколько боялась. Тифль была самой кислой старой девой и любила самовластно всем управлять; у нее был не очень приятный характер и слуги называли ее «сердитой». Тифль, в свою очередь, ненавидела мисс Бордильон. Она ненавидела многих, но особенно мисс Бордильон, потому что она была все-таки ее госпожой, и Тифль видела, что мисс Бордильон ей не доверяет. Тифль умела ненавидеть с целью, при все своей притворной правдивости и действительной фальшивости.

— Я вздумала придти к вам, — сказала Тифль, — вы, может быть, забыли сделать распоряжение сегодня утром.

— В самом деле, я кажется забыла, Тифль, — отвечала мисс Бордильон опомнившись.

Щеки ее так горели, а нежные черные глаза так сияли, что наблюдательная ключница посмотрела на нее с интересом, хотя делала вид, будто смотрит совсем в другую сторону.

— Мистер Лестер говорил со мною о разных переменах в этой комнате, — продолжала мисс Бордильон, — и я задумалась о его планах.

Ее счастливые мысли действительно дошли до этого, и когда Тифль вошла, мисс Бордильон соображала, как лучше расположить оранжерею.

— Мясник уже целых десять минут стоит с своею лошадью у дверей, — продолжала Тифль кисло, потому что небрежность мисс Бордильон не понравилась ей.

— Возьмите, что хотите от мясника, Тифль, и сами закажите обед, — весело отвечала мисс Бордильон.

Тифль угрюмо проворчала что-то в ответ. Даже это приказание не понравилось ей. Она делала вид, будто ожидает приказаний мисс Бордильон, но та почти всегда предоставляла распоряжаться ей.

— Барин будет дома завтракать? — спросила она.

— Не знаю. Вы знаете, что он последнее время редко завтракал дома, но, может быть, сегодня будет. Девочкам подайте баранину к обеду, Тифль.

— Мистер Лестер не хочет есть баранины, — сердито сказала Тифль. — Он сказал мне предерзко вчера, что ему дают довольно этой дряни в Регби.

Мисс Бордильон засмеялась.

— Можете дать ему что-нибудь другое, Тифль, он не часто бывает дома.

Тифль хотелось бы угостить его черствым хлебом, и ее последний сердитый ответ был вызван не приказанием приготовить баранину для девиц, но внезапной мыслью об Уильфреде Лестере. Уильфред был великодушный, бойкий мальчик, но очень задористый с теми, кто не нравился ему, а он и Тифль почувствовали взаимную антипатию друг к другу с первой встречи. Это отвращение, объясняемое только одним инстинктом, было слишком очевидно при бесчисленных ссорах, происходивших, когда мистер Лестер бывал дома. Иногда, бывал виноват он, иногда Тифль; мисс Бордильон держалась в стороне, а слуги всегда принимали сторону мальчика.

Тифль, покончив свое дело с мисс Бордильон, ушла не в дверь, а в балконное окно. Она ходила по дому, как госпожа, не показывая большого уважения ни к кому, кроме барина. Мисс Бордильон предположила, что она пошла спрашивать Лестера, который, может быть, был еще на лугу, что он желает в этот день к обеду, но в действительности она сделала это для того, чтобы бросить мимоходом какую-нибудь колкость мистеру Лестеру.

Лестера на лугу не было и то, что она сказала об отвращении мальчика к баранине, особенно задело мальчика и заставило его погнаться за ней и наговорить колкостей. Тифль возражала тем же, и ссора увеличилась. Голоса сделались так громки, что мисс Бордильон вышла из задумчивости и поспешила к месту действия.

Эта сцена могла служить сюжетом для картины. Ссорившиеся стояли посреди заднего двора, между калиткой и входом в кухню. Тифль, красная, взбешенная, кричала и тряслась от гнева; мальчик стоял перед нею в угрожающей позе, говоря все дерзости, какие может сказать школьник, когда вздумает. Это был худощавый мальчик, высокий для своего четырнадцатилетнего возраста; лицо его было нежной красоты, глаза синие, как у отца. Слуги выбежали и собрались в кучу; мясник и рыбак, ухмыляясь, смотрели на ссору. Две девочки, таща за собою кукольную колясочку, пошли следом за мальчиком и Тифль. Мария Лестер, нежный ребенок с робким обращением, имела те же деликатные черты, которые отличали ее отца и брата, кроткие карие глаза и шелковистые каштановые локоны. Эдифь Бордильон, грациозная фея, имела светлые глаза, смеющееся личико и белокурые волосы. Но на лице ее теперь не было улыбки. Они были испуганы, и Мария начала плакать.

— Уильфред, Уильфред, это что такое? — закричала мисс Бордильон. — Тифль…

Она опоздала. Тифль с криком бросилась к мальчику и ударила его по щеке. Уильфред Лестер не отплатил ей ударом, он крепко схватил ее за руку и держал. Тифль была почти без ума; до сих пор всегда она одерживала над ним верх, но теперь мальчик вырос, и она уже не могла сладить с ним.

Мисс Бордильон развела их. Она настояла, чтобы Уильфред выпустил Тифль, и держала его возле себя пока не узнала причину ссоры. Насколько она могла разобрать, виновата была Тифль, она была зачинщицей и мисс Бордильон, действительно оскорбленная этой сценой, сделала ей спокойный, но решительный выговор. Может быть, надежда иметь вскоре полную власть в доме внушила ей мужество для этого. Тифль была глубоко изумлена, и злой взгляд вырвался из ее маленьких зеленых глаз — глаз, которые мастер Уильфред имел привычку открыто сравнивать с глазами кошки.

— Виновата она, Маргарет, разумеется, виновата она, — смело доказывал Уильфред. — Она не может оставить меня в покое. Я не пристал бы к ней, если бы она не пристала ко мне. Она подкралась ко мне с своими кошачьими глазами и напала на меня с насмешками, почему я не хочу есть баранины, дети могут сказать вам это. Конечно, я этого не потерплю. Она не имеет права распоряжаться, что я должен есть; это зависит только от папы или от вас. Мое мнение вот какое, — смело прибавил мальчик, — вам давно пора бы отсюда вон, Тифль.