Линда Дэвис - Гадюшник

— Присаживайтесь, пожалуйста.

Сара устроилась прямо напротив хозяина. Тот смотрел на нее неулыбчиво, непроницаемо. Выдержав неприятно затянувшуюся паузу, он спросил:

— Ну так что же вас привлекает в ИКБ? — Скарпирато отвернулся к экранам компьютеров, по которым бегали какие-то строчки, так что Саре пришлось обращаться к профилю. Время от времени он нажимал на клавиши, вызывая на экран новые картинки, и разговаривал с Сарой, продолжая заниматься своим делом, а ее словно бы и не замечая.

Саре была известна эта манера: демонстрируя равнодушие, заставляешь собеседника чувствовать себя просителем, домогающимся внимания хозяина. Старый фокус — психологические штучки. По правде говоря, она ожидала от этого человека большего, но в то же время следовало признать, что игру он вел неплохо; во всяком случае, ей действительно захотелось, чтобы на нее обратили внимание. Но через пять минут ей сделалось не по себе, а через десять она почувствовала нарастающее раздражение.

— Извините, но у вас с кем собеседование — со мной или с этой машиной?

Скарпирато повернулся и впервые взглянул ей прямо в глаза.

— Какое значение для вас имеют деньги?

От этого вопроса Саре сделалось неуютно. Во-первых, потому, что он так удачно уклонился от посланной в него стрелы; во-вторых, потому, что задал вопрос, в котором заключается вся жизнь Сити, но который никогда не произносят вслух.

Только простаки интересуются в Сити чем-то помимо денег. Но истинный интерес принято укрывать за словами: вызов, страсть к приключениям, опыт. Все это действительно так, но только часть правды, да и не главная. Но говорить о каких-то корыстных интересах считается табу. А задавать подобные вопросы и вовсе неприлично.

Сара выдержала паузу и, прежде чем ответить, надолго задержала взгляд на Скарпирато. Приятным в обычном смысле лицо его не назовешь, но было в нем нечто притягательное. Хороший загар, небольшая темная бородка. Лоб высокий, слегка закругляющийся по кромке густых темных волос. Губы в сумеречном свете кажутся почти голубыми. Нос длинный и прямой. Но прежде всего останавливают внимание глаза.

Похоже, из застывшей фигуры, возвышающейся за столом напротив Сары, выкачали кровь. Вся заключенная в ней энергия сосредотачивалась в глазах. Казалось, стоит их закрыть, и Данте Скарпирато умрет. Глаза круглые, большие, пронзительно-карие. Зрачки расширенные, роговая оболочка занимает почти всю глазную впадину. Ободок белка представляет собой узкий сверкающий кружок. Взгляд презрительный, взгляд человека, которому все наскучило и который всем пресытился; внезапно он загорается, но тут же искорка исчезает, да так стремительно, что, кажется, ее и не было вовсе. Сара резко отвернулась и задумалась, что же все-таки ответить. Коль скоро табу нарушено, то и хитрить нет смысла.

— Деньги для меня главное.

Губы Скарпирато искривились в едва заметной улыбке. Только так он выразил свое отношение к услышанному.

— Хорошо. Это единственное, ради чего здесь стоит работать.

А вот и нет, проговорила про себя Сара.

Скарпирато поднялся:

— Мне пора идти.

Сара бросила взгляд на часы: половина восьмого. Самое короткое собеседование в ее жизни.

Скарпирато проводил ее до лифта. Шагали они в ногу — плечом к плечу. Он потянулся к кнопке вызова, и Сара посмотрела на его кисти, выступающие из-под манжет. Кисти тонкие, почти как у женщины, разве что поросли плотным слоем черных волос. Руки испещрены мелкими прожилками, пальцы длинные и нервные. Подошел лифт. Сара одна поехала вниз.

Сара постояла на Лоуэр-Темз-стрит, тщетно пытаясь поймать такси. Минут через пять она двинулась вверх по Суффолк-лейн в сторону Кэннон-стрит — может, там повезет. В пятницу вечером всегда так: проходит бог знает сколько времени, и ни одного свободного такси, все забиты служащими Сити, которых развозят по барам, кинотеатрам, театрам, ресторанам Вест-Энда. Увидев наконец такси с поднятым флажком «свободно», Сара отчаянно замахала руками. Машина остановилась, и она с облегчением скользнула внутрь.

— Саус-Одли-стрит, пожалуйста. Мэйфер. — Сара с облегчением откинулась на спинку сиденья, прикрыла глаза и задремала.

Она вышла посреди Саус-Одли-стрит и двинулась вверх по улице, с удовольствием подставляя лицо лучам заходящего вечернего солнца и теплому ветерку. Сара любила этот район с его тенистыми улицами, богатыми антикварными магазинами, внушительными домами и атмосферой укрытой от посторонних глаз жизни. Сейчас здесь было тихо, рабочий день кончился. Служащие разошлись по домам либо барам, расположенным поближе к Пиккадилли, а для увешанных драгоценностями дам в роскошных туалетах было еще рановато. Они начнут появляться начиная часов с девяти, выскальзывая из своих домов-крепостей и садясь в поджидающие их с включенными двигателями лимузины, которые мгновенно срываются с места. Сара остановилась напротив магазина деликатесов, любуясь ровным строем батонов салями, свисающих с потолка, как сталактиты. Из магазина доносился соблазнительный запах только что сваренного кофе. Сара не устояла и зашла внутрь. Повсюду громоздились коробки с итальянскими сладостями. Сара купила две упаковки бачи, плитку сладчайшего шоколада, ореховое ассорти из Перуджи и фунт кофейных зерен. Отоварившись таким образом, она свернула направо, на Маунт-стрит, и, пройдя несколько сотен ярдов вниз, уперлась прямо в Хэй-Мьюз. Остановившись перед большим, утопающим в зелени домом, белоснежные стены которого были украшены розами, Сара позвонила и принялась ожидать. Похоже, изнутри посмотрели в глазок, затем дверь распахнулась.

На пороге, в свободном платье из светлого льна, без туфель, стояла, улыбаясь, Масами Мацумото, коллега Сары из банка «Ямайчи».

Сара познакомилась с Масами еще в кембриджские времена, они вместе учились в колледже Тринити. Обе отличались и умом, и привлекательностью, и компанейским характером, однако же тянуло их друг к другу общее ощущение какого-то тайного одиночества, которое не могут рассеять и самые шумные компании. Они угадывали друг в друге спокойную решимость, самодостаточность и, главное, стремление выскочить из уготованной колеи. В случае Масами все было ясно: замужество и судьба обычной японской домохозяйки — именно это от нее ожидалось всем окружением, несмотря ни на какое кембриджское образование. Последнее — всего лишь отсрочка; а еще лучше — средство навсегда излечить ее от любви к свободе, словно это какое-то тяжелое заболевание. У Сары, положим, такой ясной предназначенности не было, как не было позади и традиции, которую нужно сломать, и все равно Масами угадывала в ней признаки, отличающие нрав беглянки: редкостная амбициозность, порывистость — и минуты спокойно не просидит, все куда-то тянет, — готовность рискнуть и пожертвовать чем-то, если эта жертва обещает победу. Их объединяло редкостное трудолюбие, интерес к мужчинам и отчасти страсть к путешествиям; их постоянно тянуло друг к другу, они могли замыкаться, не видеться неделями, но затем неизбежно встречались вновь. Теперь, по прошествии пяти лет, когда и Сара, и Масами сделали в Сити отличную карьеру, обе вроде немного успокоились — а впрочем, так, может, просто казалось. Возможно, былой пыл и в самом деле поутих — то ли оттого, что слишком выматывала работа, то ли затянули рутина и отсутствие чего-то нового. Но готовность к риску обе сохраняли по-прежнему и ревниво следили друг за другом: не появятся ли вновь явные ее признаки. По телефону они говорили ежедневно и встречались по меньшей мере раз в неделю. А на ближайшие выходные у них была особая задумка: они решили провести субботу и воскресенье вместе, отдав должное еде, выпивке и магазинам.