Элизабет Питерс - Обнаженная дважды

— Это очевидно, не так ли? Я подслушивал.

— Тогда почему же вы меня спрашиваете?

— Я не слышал, что сказала вам эта обрюзгшая жаба, прежде чем начать жевать вашу руку. Он пообещал вам работу?

— Работа, — задумчиво повторила Жаклин. — Полагаю, это может быть названо именно так. Она выключила мотор.

— Вы не ответили на мой вопрос.

— А какого дьявола я должна это делать?

Ни один мускул не дрогнул на длинном, голодном лице, только немного изменился наклон уголков рта. Он расслабился, продолжая опираться руками на опущенное боковое стекло машины, голова наклонена.

— Вы невозмутимая женщина, миссис Кирби?

— Вовсе нет, я просто горю огнем от любопытства. Как вы узнали мое имя? Кто вы? Почему вы подслушивали? По какому праву вы спрашиваете меня о моих действиях? Вы не боитесь, что я начну кричать «насилуют»?

Человек выпрямился.

— Могу я присоединиться к вам?

— Нет. Я любопытна, но не глупа. Кроме того, вы не отвечаете на мои вопросы, но задаете свои.

— Мое имя Пол Спенсер. Я был другом Катлин.

— Я вижу.

— Сомневаюсь. Давайте скажем так, что я обожал ее и ее книгу. Мне — и многим другим — очень бы не хотелось видеть, как она дописывается наемным писакой.

— Вы и в самом деле обладаете поразительнейшим умением расставлять все по своим местам, — восхитилась Жаклин. — Разве ваша мама не научила вас даже такой старой поговорке, что мух нужно ловить на мед, а не на уксус?

— Она пыталась. — Судорога мышц, исказившая лицо, играла роль улыбки. — Но из того, что я слышал о вас, миссис Кирби, я подумал, что уксус был бы более подходящим.

— Вы слышали обо мне?

— Даже на задворках цивилизации мы время от времени просматриваем книжный обзор в «Таймс», не говоря уже об обзоре в журнале «Пипл». И я читал ваши книги.

— В самом деле?

— Они довольно плохи.

— В сравнении с чем? — пробормотала Жаклин.

Он мог слышать, мог и не слышать ее фразу, но продолжал почти без пауз:

— Но не так плохи, как излияния некоторых других, приезжавших сюда. И у меня возникло чувство, особенно когда я читал вашу вторую книгу, что вы способны писать лучше. В чем ваши проблемы? Плохой редактор, недостаток амбиций или чистая жадность?

— Жадность, конечно, — ответила Жаклин. — Существует уровень, который вы не можете превзойти, если надеетесь попасть в список бестселлеров. Мистер Спенсер, я в совершенном восторге от нашего разговора и готова сидеть здесь и слушать, как вы ругаете меня. Но боюсь, что должна прервать нашу беседу. Возможно, мы встретимся снова когда-нибудь при еще более романтичных обстоятельствах.

Она потянулась к ключу зажигания. Спенсер наклонился вперед, его лицо приходилось как раз напротив окна.

— Вы были там, наверху, прошлым вечером.

Она точно знала, что он имел в виду, и не было никаких причин отрицать это.

— Если вы знаете об этом, то вы тоже, должно быть, были там. Так это были вы, кто…

— Что вы хотите сказать? — Его глаза сузились.

— Я слышала смех. И хрустнула веточка.

— Правда? Тогда, значит, это был я. Там больше никого не могло быть. Не так ли?

Жаклин включила зажигание.

— До свидания, мистер Спенсер. Я не могу выразить, как сильно меня развлек наш разговор.

— О, я сомневаюсь в этом. Держу пари, вы смогли бы это сделать, если бы попытались. — Он отошел назад. — До свидания, миссис Кирби. До новой встречи.

Жаклин не смогла устоять, чтобы, отъезжая, не бросить взгляд в зеркало заднего вида. Спенсер стоял выпрямившись, как палка, на середине дороги, сложив на груди руки, и смотрел ей вслед. Морщины и седеющие волосы могли появиться после пережитого горя и от тяжелой жизни, но он не был молод.

Жаклин в уме отметила, что он неплохо сложен. Посмотрите на эти плечи. Кроме того, Спенсер высок, по крайней мере сто восемьдесят пять сантиметров, и если бы его руки были чистыми, они бы…

Фигура в зеркале начала возбужденно размахивать руками, и Жаклин, перенеся свое внимание обратно на лобовое стекло, обнаружила, что направляется прямо на ствол дерева. Она резко повернула руль, и машина запрыгала по колее дороги.

Прежде ей хотелось получить «работу». Теперь она безумно ее желала. Надежда прочитать наброски к ненаписанной книге Катлин Дарси была достаточной, чтобы заставить преданного обожателя пустить слюну предвкушения и убрать одну из трудностей для писателя, страшившую Жаклин, — проблему, как «войти» в книгу. Но это была не единственная причина, по которой она хотела добиться права написать продолжение.

Многие годы она вращалась в обществе эксцентричных людей, от археологов до авторов романов, но никогда не сталкивалась с ситуацией, настолько насыщенной восхитительными возможностями для изучения человеческой природы (термин, который она предпочитала «вездесущему любопытству»). То, что здесь замешаны два привлекательных мужчины, не относилось к делу, но и не было неприятным, — их было трое, если считать шеф-повара Тома, но на самом деле тот полностью отпадал — слишком молод и помимо того женат.

Но и это не было причиной, по которой Жаклин хотела получить заказ на книгу.

— Улыбнись, пока я дарю тебе на прощание печальный поцелуй, — пела она. — Когда унесутся облака, я приду к тебе… — Утробный, рычащий аккомпанемент, как определила Жаклин, донесся из ее желудка. Она была голодна. События, происходившие в столовой, постоянно отвлекали ее внимание от еды, не давая возможности плотно пообедать. — …Пока мы не встретимся снова, — допела Жаклин и свернула к ресторанчику фаст-фуд.

Смакуя восхитительно жирный гамбургер и суррогатный молочный коктейль, она обдумывала свои дальнейшие действия. Жаклин намеревалась покинуть Пайн-Гроув сегодня днем. Возможно, было бы лучше переждать и отправиться в путь завтра ранним утром. В это время года было нетрудно сохранить за собой комнату еще на одну ночь. Мысль о великолепном обеде «от Тома» была дополнительным стимулом.

Но самым значительным побуждающим мотивом была надежда отозвать хозяйку гостиницы в сторонку и посплетничать с ней в уютной обстановке. Это был маленький городишко, с единственной знаменитостью; Молли, безусловно, была знакома с историей Катлин и ее семьи. Она могла даже быть одной из тех людей, которые негодуют по поводу того, что продолжение романа Катлин было отдано наемному писаке, как это мило определил Спенсер. Неукротимое воображение Жаклин изобразило толпу линчевателей, приближающихся к гостинице, в руках их горят факелы, а грубые голоса кричат: «Повесить писателишку! Вздерните ее, неумело расплескивающую литературные помои!»

Она улыбнулась. Спенсер, должно быть, шутил. Или скорее, поскольку он не поразил ее с большим чувством юмора, просто преувеличивал. Он волновался, как никто. Как далеко мог зайти Спенсер, чтобы отвратить кого-нибудь типа Брюнгильды от принятия предложения? Следовал ли он за ней, за Жаклин, к печальной опушке леса, где стоит одинокий памятник Катлин, или совершил свое собственное паломничество к усыпальнице, неся любимые цветы Катлин?