Норман Богнер - Комплекс Мадонны

— Что чувствуешь, когда такой человек, как Теодор, настолько сильно любит тебя?

— Я не знаю. Не могу ответить на это.

— Вы не хотите… или я сую нос не в свои дела? Я не хотела бы этого. Просто я почти два месяца жила рядом с ним, и он мне не безразличен. Я прочитала о том, что он арестован, и подумала: черт, он так хорошо отнесся ко мне, возможно, теперь он нуждается в истинном друге… Почему бы вам не снять эти волосы? Они выглядят ужасно. О, ваши руки; хотите, я помогу вам?

Барбара кивнула, и Деб сняла парик.

— Так намного лучше. Короткие волосы. Черные, как мои. Эй, на нас смотрит официант, он думает, что мы сошли с ума.

Барбаре нравились открытость девушки, ее дружелюбие и естественное отсутствие стеснительности, казавшееся ей простодушием.

— Барбара, в чем причина случившегося с Теодором?

— Я, — после некоторой паузы ответила Барбара.

— Это не может быть правдой, иначе он не любил бы вас так сильно. Знаете, почему он вернулся и сдался властям?

— Возможно, просто чтобы отплатить мне.

— Не-ет, это совершенно неверно. Он хотел увидеться с вами. Каждый день я видела, как он пытается что-то придумать. Господи, какие мысли приходили ему в голову! Однажды он собрался отправиться к Северному полюсу или в Гренландию и жить на айсберге, но вы не отпускали его.

— Это будет продолжаться недолго.

— Почему? Вы же не собираетесь бросить его сейчас?

— О, прекратите давить на меня, хорошо?

— Не причиняйте ему боль.

— Не беспокойтесь, не буду. Я больше никогда не причиню ему боль.

Барбара подумала: не окружил ли ее какой-то заговор? Даже эта девушка, совершенно незнакомая, терзала ее плоть. Скоро настанет облегчение. В нее не будут вцепляться руки. Никто не назовет ее разрушительницей. Тишина. Сон.

— Вы притягиваете его, словно магнит. Я тоже чувствовала это. Изо дня в день он становился ближе к вам, и, о Боже, я пыталась уговорить его остаться, чтобы я могла защитить его. Но этот человек готов войти в огонь и не вернуться.

— Он вошел в меня.

— Вы себя плохо чувствуете? — спросила Деб, заметив подергивающийся рот и уставившиеся в пустоту глаза. — Вы должны заботиться о себе ради Теодора. Вы не слушаете меня?

Мысли Барбары спутались. Губы девушки шевелились, но зал стал беззвучным. Это так хорошо, тишина. Если бы только исчезли все лица, оставив одни тела.

— На вас я могу положиться, — сказала Барбара. — Вы будете заботиться о нем.

— Что вы хотите сказать?

— Станете его подругой, возлюбленной — всем, чем не была я.

— Я ему не нужна. Неужели вы думаете, что я не готова была сделать все, чтобы получить его, перерезать вам горло, если бы только это помогло? Но вы — это то, что нужно ему, а я люблю его достаточно для того, чтобы полюбить то, что любит он. Так что не думайте, что я враг.

— Завтра…

— Да?

— Завтра все станет проще.

— Что вы этим хотите сказать?

— Я хочу сказать… кончится… завершится. Не останется никаких проблем.

— Вы хотите сказать, что собираетесь… наложить на себя руки?

— Что?

— Вы же слышали. Наложить руки.

— Мне не будет больно. Я ничего не почувствую.

— Но это же и есть самая сильная боль.

— Да.

Деб встряхнула Барбару за плечи, заставив ее сконцентрировать свой взгляд, и возникла в нем из безумного тумана.

— Барбара, если вы… сделаете что-либо с собой, вы убьете его. Вы убьете Теодора и все… все, что он сделал. И все это будет впустую. Впустую! Лучше — по крайней мере, так думаю я — лучше жить с правдой о себе, чем умереть во лжи. У меня нет слов, чтобы выразить то, что я хочу сказать, но жертва, жертва — вот в чем истинная правда.

Парад свидетелей, вызванных для того, чтобы установить факт убийства Уильяма Томаса Гранта, прошел через зал заседаний; они торжественно поклялись и дали показания от барьера. В их числе был даже служащий муниципалитета, принесший план здания и этажа, на котором находилась квартира Фрера. Стоя перед скамьей присяжных с указкой, он равнодушным голосом рассказывал, где именно было обнаружено тело Гранта и где хранились архивы. Барбара не могла следить за ним, как и за следственным фотографом, который продемонстрировал несколько снимков, запечатлевших предсмертные мучения Гранта. Она ушла в себя и оживилась лишь при появлении доктора Фрера. Когда его приводили к присяге, он казался суровым и печальным, и впервые с начала процесса Барбара заметила перемену в поведении Тедди. Во время вопросов Сэндфорда он делал какие-то заметки и перешептывался с Алексом, но показания Фрера — то, что она уловила, — касались только фактов и казались ей безвредными.

— Доктор Фрер, — говорил Сэндфорд, — вы сказали нам, что в тот вечер ужинали вместе со своей женой, обвиняемым и мисс Хикман.

— Да.

— Кто предложил устроить этот ужин?

— Мистер Франклин. Мы были его гостями.

— Вы впервые ужинали все вместе?

— Да. Впервые.

— Теперь — в котором часу вы вернулись домой?

— Приблизительно в одиннадцать пятнадцать.

— И через какое время после того, как вы вошли в квартиру, вы заметили Гранта?

— Буквально сразу же. Он лежал в прихожей в нескольких футах от двери.

— Вы узнали его?

— Не в первые пять минут. Я был настолько потрясен, обнаружив мертвого человека, что его личность…

— Где находилась в это время ваша жена?

— Прямо за мной. Я отпер дверь, и она зашла следом.

— Она что-нибудь делала?

— Да. Кричала.

— Что произошло дальше?

— Ну, Грант лежал ничком, я не узнал его и перевернул, пощупал пульс и послушал сердце, но скоро понял, что он уже некоторое время был мертв.

— Как вы пришли к такому выводу?

— Ну, хотя я и не патологоанатом, у меня все же есть медицинское образование. Руки и ноги уже застыли, и я решил, что началось омертвление тканей.

— Что вы сделали дальше?

— Я зашел в свой кабинет и позвонил в полицию.

— Вы не заметили в комнате ничего необычного?

— Заметил: мою картотеку вскрыли, а ящики письменного стола были разбросаны по полу.

— Вид комнаты не навел вас на какое-нибудь заключение?

— Я решил, что меня ограбили, но не мог понять, что надеялся найти вор. В моем кабинете нет ничего ценного, кроме моих архивов и записей.

— У вас не появилось подозрение в отношении мистера Франклина?

— Нет, никогда.

Подойдя к небольшому столику, Сэндфорд достал что-то, чего Барбара не смогла разглядеть.

— Прошу вас опознать вещественные улики номер пятнадцать, шестнадцать, семнадцать, восемнадцать, девятнадцать и двадцать. Пожалуйста, посмотрите на них и скажите, что это такое.

— Это магнитофонные записи, которые я делал во время сеансов с мисс Хикман, а это — записи, сделанные моей рукой, касающиеся ее и нескольких других моих пациентов.