Джойс Элберт - Безумные дамочки

— А почему?

— Все художники дураки. Дураки! Если это будешь ты, тогда не считается. Ты только в лошадях разбираешься! Это должен быть тот, кто не хочет, кого это возмущает. Боже мой, я должна давать эти сраные мотивации?

— Я удивлен, откуда ты знаешь это слово? — сказал Фингерхуд.

Анита хотела заплакать, но не могла. Она чувствовала слезы под веками, им хотелось пролиться наружу освежающим ливнем. Анита оглядела комнату в поисках спасения, но все было тщетно перед лицом этой безумной катастрофы. Зеленые груди Лу были только одной ее частью. Они шокировали не больше, чем желание Симоны быть высеченной, или левая рука Беверли на правом яйце Джека, или предложение Роберта насчет хлыста, или признание Стива в садизме, или болтовня Йена. Она на корабле дураков — в мире.

— Я назначаю Аниту, — бесстрастно сказал Джек.

— На что? — спросила она.

— Бить Симону.

— Не смеши.

— Я и не смешу.

— Да нет, смешишь. — Но он затронул чувствительную струнку, хотя Анита и не хотела в этом признаваться.

— Ты всегда ненавидела французскую писюшку, — сказал Джек, быстро целуя рыжий лобок Беверли. — Зачем же таиться? Выпусти пар. Будь Mensch. Избей ее!

— Не буду.

— Ну, давай, — сказал утомленный происходящим Фингерхуд.

Анита проглотила кусок индейки и удивилась ее странному вкусу. Майоран? Таррагон? Шалфей? Тмин? Новый рецепт? Нет. Это нечто совсем другое, неуловимое ощущение холода во рту, но не могла понять отчего. Затем заметила, что Роберт очень заинтересовался зеленой грудью Лу, и она растерялась, не зная, что предпринять. Ее смущало, что груди Лу не были лучшими в мире. Среднего размера, слегка опущенные, но должна была признать, что в зеленом гриме был свой шарм. Зеленый цвет делал обычные сиськи привлекательными, и немаловажную роль играло то, что соски были тоже зелеными. Она вот делала дурацкие упражнения для груди, не говоря уже о гидротерапии, и чего добилась? Ничего. Ей противно было признать, что Лу нашла гораздо лучшее решение: если не можешь изменить грудь, придумай ее. Затем Анита осознала, что она единственная одетая женщина в комнате, и еще больше испугалась, потому что было только одно решение, а она его ни капельки не хотела.

— НЕ БУДУ ЖЕ Я ЖДАТЬ ВЕСЬ ВЕЧЕР! ДАВАЙТЕ!

Костюм Аниты из двух частей, окрашенный под леопарда, неожиданно показался ей невероятно старомодным. Но предстоявшее раздевание пугало. Это ее проклятое воспитание человека из среднего класса, оно мешало. Если бы она принадлежала к низшему классу, тогда не была бы такой пугливой. Или к высшему классу.

— Роберт, — сказала она. — Ты меня любишь?

Он проглотил листик салата.

— Да, люблю. Так почему ты не бьешь Симону?

— Будь Mensch, — сказал Джек.

Зеленые соски Лу коснулись индейки, когда она наклонилась над столом. Потому что грудь низкая, радостно подумала Анита.

— ЭТО СТАНОВИТСЯ СМЕШНЫМ!

— Так было во времена Третьего рейха, — заметил Йен.

И прильнул к влагалищу Лу, а она продолжала спокойно есть.

— Со мной ты никогда этого не делал, — сказала Беверли. — Ни разу. Я считаю это личным оскорблением.

— Это лишь потому, что я ему безразлична, — начала Лу, — а ты его, наверное, волнуешь.

— Никаких наверное! Конечно, волную. Правда, Йен?

Но Йен мог только промычать в ответ, потому что лицо его утонуло в паху Лу.

— Я ЖДУ!

Никто не обращал внимания на Симону. Ее роскошное тело боролось за внимание с телами Беверли и Лу, которые были похуже и, следовательно, не такими волнующими. И только сейчас Анита поняла, что найдет в себе смелость снять костюм.

Лу тут же презрительно сказала:

— Смотрите. Она до сих пор носит лифчик. Деревенщина.

— Я тоже ношу, — заметила Беверли.

— В твоем случае это печальная необходимость.

— Плевать.

— Я ТРЕБУЮ!

— Если ты не будешь его носить, — сказала Лу, — то будешь хлопать грудью и смешить людей. Йен, ты перестарался. Глупыш, мне больно.

— Потрясающий ужин, — проговорил Фингерхуд, отрезая новый кусок поросенка, а Анита бережно положила голливудский лифчик в нескольких сантиметрах от ноги Йена.

— Мало того, что она носит лифчик, так еще и набивной.

Лу тут же почувствовала превосходство своих зеленых грудей и внимание Йена. А ведь она даже не была с ним знакома.

— А трусы ты не будешь снимать? — спросил Стив застывшую Аниту.

— Возможно.

Низ значил для Аниты больше, и у нее пока не хватало мужества обнажить его. Ее пугало, что, когда она это сделает, Симона брякнет о крашеном лобке, и что тогда делать? Это будет так унизительно. Она встала из-за стола, схватила хлыст, который стоял в углу, и врезала Симоне по животу.

— ПРИЗВЕЗДЕННАЯ ИДИОТКА! ТЫ НЕ ДОЛЖНА МЕНЯ БИТЬ! ТЫ ДОЛЖНА ТОЛЬКО УГРОЖАТЬ! ТЫ НИЧЕГО НЕ ПОНИМАЕШЬ В ИЗВРАЩЕНИЯХ!

Слегка растерявшаяся Анита хлестнула Симону по бедрам.

— Это тебе за все старое.

— БОЛЬНО! — завизжала Симона.

За девушками наблюдал один Стив, остальным через несколько секунд наскучило смотреть на порку, и они начали есть. Даже Йен оставил Лу и принялся за индейку. Он разделся, и очень белая английская кожа контрастировала со смуглым телом Лу. Она почему-то задумалась о Маршалле, негре, который работал в отделе ссуд банка. Лу тепло о нем вспоминала, ведь он был частью эпохи Дэвида Сверна. Она до сих пор не могла поверить, что Дэвид ушел. Лу думала, что он вечно будет рядом, и его смерть поразила ее, как жестокое и неожиданное предательство. Ей было бы интересно узнать, как переживает потерю его жена. Кто-нибудь может примириться со смертью? Она думала, что нет, потому что человеческий мозг не может принять это. Он не воспринимает пустоты. Не удивительно, что Симона выбрала веру в переселение душ.

— Я хочу еще раз трахнуться, — заявила Беверли.

— Мне сорок четыре года, — сказал Джек. — У меня не встает в любую минуту, когда ты захочешь. Пригласи другого. На сегодня я отключился. Возьми безумного доктора.

— Я только сначала доем, — предложил Фингерхуд, отрезая кусок жареного поросенка.

Стив взглянул на Беверли.

— А я доел. Пошли.

— Нет! — завопила Симона. — Ты не трахнешь Беверли!

— Какое твое дело? Тебя же бьют.

Анита довела себя до бешенства и с удовольствием видела, как извивающееся тело Симоны покрывается рубцами. Она не подозревала, что может дойти до подобного исступления, и немного гордилась тем, что смогла проявить такую же жестокость, как и другие. Втайне Анита винила авиакомпанию в проявлении этого качества: долгие годы вынужденных улыбок и ухаживания за вонючими детишками. Свист хлыста успокаивал.

— ХВАТИТ!

— Симона права, — сказал Аните Фингерхуд. — Ты чересчур увлеклась.

— Мне понравилось.

— А нам уже не нравится.