Лиза Альтер - Непутевая

Джинни с удивлением смотрела на эту сварливую, зациклившуюся на ее внешнем виде женщину.

— Ты сегодня плохо выглядишь, — сказала она, не отрывая глаз от огромного синяка. По правде сказать, Джинни было обидно за мать.

— Еще бы! Извини, но я не могу так просто взять и умереть, чтобы избавить тебя от нотаций.

— Мама! Ради Бога!

— Джинни, я попросила бы избавить меня от твоих замечаний. — Миссис Бэбкок сама испугалась своего эгоизма. Когда она была ребенком, считалось само собой разумеющимся, что дети во всем уступают родителям, ждут их, помогают по дому: но когда стала матерью и была вправе рассчитывать, что пришла ее очередь, мода переменилась, и от родителей снова требовалось уступать. Все перепугалось… Но самое интересное: с тех пор, как приехала Джинни и миссис Бэбкок смогла дать выход своему раздражению, исчезла ее депрессия. Раньше, если дети огорчали ее, она обвиняла себя: не сумела их воспитать. Она все глубже погружалась в черную мглу самобичевания, пила таблетки доктора Тайлера и валялась дома, остро чувствуя свою никчемность. А теперь, когда повод действительно появился, депрессия исчезла.

— Расскажи о себе, дорогая, — стараясь быть вежливой, сказала она. — Что ты делала этот год?

Джинни скривилась.

— Я видела Клема Клойда.

— Пожалуйста, не говори мне о нем. Этот тип чуть не убил тебя.

— Он изменился.

— Волчонок всегда останется волчонком, даже если живет среди людей.

— Он правда изменился, мама. Он теперь семейный человек. У него жена, трое детей.

— Ну и что? У Аттилы тоже были дети.

— Клем стал очень ответственным, мама. Ему больше не нужны смертельные трюки. Папа говорил, что он — отличный фермер.

— Да, говорил.

— Ты знаешь, что он проповедует?

— Мы говорим об одном и том же Клеме Клойде?

— Я сказала, он очень изменился.

— Поверю, когда сама увижу. Чего никогда не будет.

— Ладно. Он много расспрашивал о тебе. Очень беспокоится.

— Что слышно от Айры?

— Немного. Он очень занят в это время года — продает велосипеды. (Неужели невозможно признаться собственной матери, что Айра выгнал ее и что она совсем ничего не знает ни о нем, ни о Венди? Она позвонила им вечером, но никто не ответил. Ей очень хотелось спросить у матери, что делать. В конце концов, зачем человеку мать? Но она заранее слышит ее ответы: «Секс вне брака — вульгарен», «Детям нужна мать», «Ты должна исполнять свой долг». Но скорей всего, мать оборвет ее исповедь на первой же минуте.)

Они сидели молча. Джинни пыталась решить, стоит ли говорить о кровоизлиянии в мозг? Предупредить ли мать об опасности мгновенной смерти? Готова ли она? Если нет, как подготовить? Нет, это ужасно — знать, что в любую минуту твой мозг затопят гейзеры крови.

Две женщины обменивались натянутыми улыбками. Молчание затянулось, но разве они не молчали и раньше годами?

— По-моему, нужно позвонить Карлу и Джиму, — как бы невзначай сказала Джинни.

— Зачем?

— Пусть знают, что ты в больнице.

— Не вижу необходимости. Я ведь не умираю. По-моему, я и тебе раньше не сообщала.

— Да, не сообщала. Но я предпочла бы знать. Почему ты должна всегда страдать в одиночестве?

— А какой смысл в том, чтобы кого-то расстраивать? Ты бы только испугала меня, Вирджиния Бэбкок Блисс. Так что, пожалуйста, не звони им. Я сама напишу в следующем письме.

— Обещаешь?

— Да. Но, честно говоря, я не понимаю, почему это тебя так волнует.

— Только потому, что ты всегда слишком скрытна.

— Я? Мата Хари называет меня скрытной?

— Ладно, будь по-твоему. Но ведь мы — семья и должны быть во всем заодно. Согласна?

Слово «заодно» насторожило миссис Бэбкок. Этот штамп сплошь и рядом звучал в телевизионных ток-шоу.

— Действительно, мы не «заодно», — ответила она. — Но согласись: это одна из немногих оставшихся мне радостей.

Джинни фыркнула: мать бывает забавной.

— Ну, ну, продолжай, мама. Обрати все в шутку.

— Согласись, дорогая, — снисходительно кивнула миссис Бэбкок, — что заодно нужно быть в особо сложных обстоятельствах. И хватит об этом.

— Ну что ж, — вздохнула Джинни. Кровоизлияние в мозг, ее разбитая семейная жизнь… Наверно, это не настолько сложные обстоятельства.

— Пойду поищу Фогеля, — встала она. — Хочу спросить о сегодняшнем переливании.

На самом деле ей нужно расспросить его о желудочном кровотечении матери. Она вошла в лифт, чтобы спуститься в лабораторию, и увидела в углу маленькую лужицу запекшейся крови. Лифт остановился, но Джинни не тронулась с места. Ее мутило, но вид крови словно пригвоздил к себе. Чья это кровь? Здоровая или больная? Какое у нее время свертывания? Сколько тромбоцитов? Какая группа? Под пристальным взглядом лужица, казалось, ожила и запульсировала. Такая же кровь, как у всех, выполняющая те же функции, — и все же другая. Нет одинаковых снежинок или отпечатков пальцев, и кровь у каждого — своя, особенная.

— Мисс? — нетерпеливо спросил кто-то в белоснежном халате.

— Простите.

В безликой лаборатории, выкрашенной в зеленый цвет, никого не было. Джинни толкнула какую-то дверь и увидела за микроскопом доктора Фогеля. Рядом стояла центрифуга и подставка с пробирками. Время от времени доктор делал торопливые записи на желтом бланке.

— Доктор Фогель?

Он поднял голову.

— Извините, мисс Бэбкок. Я очень занят. Передайте все, что хотели сказать, моему секретарю.

— Его нет. Скажите, помогло ли переливание?

— Трудно сказать. Результат такой, как мы ожидали: уменьшилась анемия, приостановилось кровотечение. Но тромбоцитов всего двадцать пять тысяч в кубическом миллиметре.

— А норма?

— Хотя бы сто тысяч.

— Можно, я посмотрю?

— Ну, не знаю… Это запрещено, мисс Бэбкок. И ваше присутствие здесь…

Она заглянула в микроскоп: на разделенной на квадраты сетке маленькие прозрачные тельца. Тромбоциты мамы? Или ее собственные?

Доктор внимательно изучал на свет какую-то пробирку, сравнивая с другой.

— Что вы делаете?

— Проверяем кровь вашей мамы на антитела, чтобы знать, как повлияло переливание на иммунную систему. Нужно назначить новое лекарство.

— От чего?

Он удивленно посмотрел на нее.

— От депрессии, конечно.

Конечно? Она вздрогнула. О депрессии говорил доктор Тайлер. Теперь Фогель. Что может так угнетать ее мать? Смерть мистера Зеда? Смерть майора? Или разочарование в детях? Она почувствовала себя виноватой. Чего бы ни ожидала от своих детей мать, она этого не получила. Иначе не говорила бы так о Карле и Джиме — снисходительно и вздыхая. И о Джинни она говорила бы с ними точно так же. Наверное, мать права: только в очень сложных обстоятельствах ее дети могли быть с ней заодно.

— Ну, вы убедились, что все под контролем?