Ларри Макмертри - Вечерняя звезда

— Да, но не совсем. Что с того, что ты сидишь там и перебираешь эти старые календари? Неужели ты сможешь вспомнить каждый день своей жизни? А если и так, что с того, что ты вспомнишь? Ведь это просто то, что уже прошло. Что тебе это даст, если ты вспомнишь все?

— Ну, я не знаю, — весело призналась Аврора. — Я еще мало чего достигла в этом деле. Я просто собрала кое-какие записки. Но я знаю, что хочу работать над этим. Мне не важно, кто и что думает обо мне, я не хочу больше путешествовать, меня больше не интересуют мужчины со своими пенисами. Я просто хочу заняться своей работой. Может статься, я просижу с этим всего несколько месяцев, а может быть, и до конца своей жизни. Я не знаю и знать не хочу, почему все во вселенной должно сойти с оси просто потому, что я решила для разнообразия воспользоваться своим умом, вместо того чтобы ублажать свое тело.

— Раньше тебе хотелось быть счастливой, — вспомнила Рози, — и это было так хорошо. Всем было хорошо, когда мы бывали рядом с тобой, даже если ты порой чересчур много командовала. В тебе была решимость быть счастливой. По-моему, как раз этого я в тебе сейчас и не нахожу.

Авроре и самой порой не хватало своего прежнего хорошего настроения. Дело не в том, что она была так уж решительно настроена стать счастливой, а скорее в том, что она не хотела быть несчастной и всегда была настроена бороться со скукой.

— Я никогда не хотела проиграть, — призналась она Рози.

— А теперь тебе все равно? — спросила Рози.

— Я бы этого не сказала. Я полагаю, что стала чем-то вроде старой собаки. Я просто перевела взгляд на что-то другое.

— Ну, это мне не нравится, — возмутилась Рози. — Я почти в таком же возрасте, что и ты, но собираюсь замуж. Я, может быть, даже поеду в Париж или еще куда-нибудь во Францию. Я не то чтобы счастлива, но и не сдаюсь. Нечестно, если ты сдашься и оставишь меня воевать в одиночку.

— Быть нейтральной — не то же самое, что сдаваться, — возразила Аврора. — Мотор еще работает. Машина всегда может рвануть вперед и даже задавить кого-нибудь.

Рози покачала головой:

— Я все же думаю, что все это из-за Джерри, хотя ты и долго не была с ним, а он собирался уехать.

— Ну, это опять то, с чего мы начали, — заметила Аврора, — так что прощай пока что. Мне нужно разобрать концертные программки. Их у меня больше тысячи, что мне представляется странным.

— Я не думаю, что это странно, — не согласилась Рози. — Ты все время ходила на концерты.

— А я не помню этого так, как ты, вот что и делает мою работу по сбору воспоминаний такой интересной, — сказала Аврора. — У меня есть программки, то есть, наверное, я постоянно ходила на концерты, но в памяти у меня этого нет. Редьярд так не любил выбираться куда-нибудь, что мне всегда приходилось выманивать его или вывозить обманом, когда исполняли то, что мне хотелось бы послушать.

— Если ты это помнишь, то процессу сбора воспоминаний еще есть куда двигаться, — съязвила Рози.

— Что это ты имеешь в виду? — поинтересовалась Аврора.

— А то, что ты никогда не выводила Реда обманом и не уговаривала, пока я была рядом, — сказала Рози. — Чаще всего ты говорила ему: «Вставай! Одевайся!» — и ему приходилось ехать с тобой на концерт.

— Ну, возможно, порой я бывала несколько нетерпеливой, особенно когда выступал какой-нибудь солист или дирижер, по которому я с ума сходила, — согласилась Аврора. — Как бестактно с твоей стороны помнить о нескольких случаях, когда я проявляла нетерпение, и забывать о стольких случаях, когда мне приходилось уговаривать его.

— Я заметила, что ты не слишком-то тормошила Реда, чтобы он поехал с тобой, когда здесь дирижировал тот толстяк англичанин, от которого ты была без ума, — напомнила ей Рози.

— Сэр Томас Бичем! Еще бы я не была от него без ума! Конечно, я не потащила с собой Реда на его концерты. В сущности, меня огорчило, что сэру Томасу пришлось провести годы своего угасания, дирижируя перед варварской аудиторией, и я была вполне готова к тому, чтобы примирить его с этим, — все, что могла, я сделала.

— Сделала? — переспросила Рози. Она припомнила, что сэр Томас Бичем приезжал к ним несколько раз поужинать. Он чересчур энергично объяснялся с окружающими, и ему было очень непросто угодить, если речь шла о еде. «За пределами Нью-Йорка вообще ничего есть нельзя», — сказал он тогда, и не один раз, а несколько, несмотря на то что уплетал у Авроры всякие деликатесы, причем в огромных количествах. Рози находила такое поведение отвратительным. Будь она хозяйкой, а не служанкой, она сказала бы ему, что не нужно просить третью порцию одного и того же блюда подряд, если тебе так противно то, чем тебя кормят. В любой момент он запросто мог бы вернуться в Нью-Йорк — она ничего против не имела. Но она не была хозяйкой, почти все ее дети тогда были с ней дома, и ей нужна была работа. Ужины с Бичемом обычно происходили, когда Ред, муж Авроры, отправлялся на свои таинственные рыбалки. Таинственным в них было то, что он ни разу не приехал домой хотя бы с одной-единственной рыбкой. Было совершенно очевидно, что Аврора вот-вот прыгнет в постель с пожилым сэром Томасом, но тот вскоре уехал, и Рози так и не была уверена, сумела ли Аврора примирить его с превратностями жизни именно таким способом.

— Прости меня, что я должна была сделать? — поинтересовалась Аврора.

— Как что? Лечь в постель с этим седым старпером! — сказала Рози. Раз уж Аврора только что спросила ее, не переспала ли она с Артуром, Рози казалось, что и ей ничего не будет за то, что она спросит Аврору, не спала ли она с сэром Томасом Бичемом.

— Ни-ни, — призналась Аврора. — За исключением какой-то возни однажды, но ничего из этого не получилось.

— И ты сидишь там со своими старыми дневниками и пытаешься вспомнить, с кем ты возилась, а с кем — нет?

— Нет, я никогда не возилась с тем, кто сыграл в моей жизни значительную роль, — сказала Аврора. — В качестве знаменитой соблазнительницы я, наверное, не преуспела. У меня, наверное, послужной список так себе. Да никакого списка и нет.

— Меня бы это до бессонницы не довело, — призналась Рози.

Когда потом Аврора сидела в своей конторке и руки ее покрылись пылью от раскладывания сотен концертных программок — ее собственных, ее матери и ее бабушки, — она подумала, что даже если эта работа и не принесет ей ничего большего, чем сознание того, какую глубокую важность в жизни всех женщин в ее семье имели музыка и театр, этого будет достаточно. Некоторым из этих программок было по сто лет, а у нее еще оставалось почти столько же уложенных в коробки театральных билетов.

Аврора подумала, что если внести в память компьютера все концертные программы, в конце концов, она могла бы точно знать, сколько раз она, ее мама или бабушка слушали то или иное произведение или же восторгались тем или иным солистом или дирижером. Что из Дебюсси, Моцарта или Гайдна они слушали. И потом, если проделать то же самое с билетами, она могла бы точно так же проследить их театральные пристрастия: Шекспир, О’Нил, Ибсен, Шоу.