Наталья Калинина - Любимые и покинутые

Я подошла и встала перед ним на колени. Будь я трезвая, я бы ни за что этого не сделала. Вино подействовало на меня самым неожиданным образом.

— Я тоже не могу без тебя, — сказала я, чувствуя себя актрисой, которой нужно правдиво разыграть сцену из любимой пьесы. — Бог нас обязательно простит. Ведь мы не делаем ничего дурного. Да, я согласна выйти за тебя замуж, согласна уехать с тобой хоть в Австралию, хоть на край света. Я твоя на всю жизнь.

Думаю, девушкам нельзя позволять пить вино — в них и без того бродят сильные дрожжи всяких сумасбродств.

Он поднял меня с колен и прижал к себе. В этом объятии не было ничего плотского — он был слишком восхищен моими словами и тем, как я их произнесла, чтобы испытывать желание.

— Мы завтра же уедем в Варшаву и там поженимся, — сказал отец Антоний. — А сейчас я поеду на вокзал за билетами и соберу чемодан. Юстина, дорогая, я… я очень счастлив.

Он произнес это трагическим голосом, и я обратила внимание, что у него дрожат руки.

Мне не хотелось его отпускать: мне хотелось еще высказываться в том же духе — напыщенно красивыми пустыми словами, превращающими жизнь в игру с непредсказуемым концом.

— Возвращайся скорей, — попросила я. — Буду ждать тебя в своей комнате. Как вчера.

Он что-то пробормотал и быстро вышел из столовой. Я допила свой ликер, убрала посуду и поставила на патефон пластинку с модной в ту пору песенкой о легкомысленной Ясе, танцующей каждый вечер с новым кавалером.

Завершив обычный вечерний ритуал с кормлением кошек, приготовлением питья для отца Юлиана и так далее, я приняла ароматическую ванну и легла в кровать, для чего-то выпив на кухне (насильно!) еще полрюмки ликера. И тут же заснула. Проснувшись, увидела отца Антония. Я не успела и слова вымолвить, как он быстро разделся и скользнул ко мне под одеяло.

Мое тело было расслаблено сном и ликером, а в голове еще не успело появиться ни единой мысли. Даже чувство самосохранения, присущее каждой нормальной девушке, мне в данный момент отказало. Я прижалась к Тадеушу всем телом.

Он ласкал мое тело, целовал каждую впадинку, каждый бугорок, и я изнемогала от желания. Только он почему-то не спешил его удовлетворить. Его пальцы были бесстыдны, губы тоже. Я ощущала тяжесть в низу живота, которая постепенно превращалась в боль. Так продолжалось часа два, если не больше. И я вдруг почувствовала себя совершенно обессиленной, словно из моего тела по капле высосали всю кровь и оно превратилось в безжизненную тряпку. Мне хотелось плакать от разочарования. Тадеуш почувствовал мое состояние и сказал:

— Я не имею права лишать тебя невинности. Мы с тобой еще не муж и жена.

— Это глупости, — возразила я. — Ведь мы все равно что муж и жена.

— Нет, ты мне слишком дорога. В акте любви между мужчиной и женщиной есть что-то постыдное, даже скотское. Мне бы хотелось сохранить твою невинность. Ты не представляешь себе, как ты прекрасна в своей невинности. Кто я такой, чтобы нарушать эту гармонию красоты?

— Но ведь Бог устроил тела мужчины и женщины таким образом, что они должны взаимодействовать друг с другом. Недаром же меня тянет к тебе, а тебя ко мне, правда? — возразила я.

— Но я боюсь, что стоит мне лишить тебя невинности, и ты станешь такой же, как все, — упорствовал Тадеуш. — Обрати внимание: у всех женщин без исключения на лице лежит печать порока.

— Зачем же ты тогда хочешь жениться на мне? — в сердитом недоумении спросила я. — Или, женившись, ты тоже будешь оберегать и лелеять мою невинность?

— Не знаю, не знаю… — Тадеуш вздохнул и прижал меня к себе. — У тебя такая чудесная кожа, груди. Я буду целовать тебя всю-всю. Ты напоминаешь мне женщину эпохи Ренессанса.

И все повторилось снова. Он целовал и ласкал меня до изнеможения, на этот раз проникая пальцами в мои самые интимные места. Не знаю, сдерживал ли он свое желание или же он испытывал его весьма своеобразным образом — в силу своей невинности и неискушенности в делах любви, я не осмеливалась прикоснуться к его члену. Да я в ту пору еще и не знала, каким должен быть на ощупь и на вид член мужчины, желавшего обладать женщиной.

Когда небо стало сереть, а я почувствовала, что вот-вот лишусь сознания, он, наконец, утомился и задремал, уткнувшись носом мне в грудь. Несмотря на то, что я была измучена физически и духовно, заснуть я не могла — лежала, глядя в потолок и думала о том, что, слава Богу, сегодня ночное дежурство, и я успею за день хоть немного прийти в себя.

Рассвет потихоньку разгорался, и отступавший мрак обнажал очертания нагого мужчины, лежавшего в моей постели. Я никогда не видела нагих мужчин (трупы и муляжи были не в счет). Я испытывала сейчас странное чувство отчужденности от этого человека, который должен был вот-вот стать моим мужем. Любила ли я его?.. Тогда я не могла ответить на этот вопрос. Да, Тадеуш был мне приятен, симпатичен. Он ворвался в мою спокойную, размеренную жизнь, перевернув в ней все вверх дном. В том, что он любит меня искренне, я не сомневалась. Но вот люблю ли его я?.. К тому же, хоть ласки его мне и приятны, их одних мало. Нужно что-то еще — что и как это делается, я знала лишь теоретически из учебников. Какое ощущение возникает в результате так называемого полового сношения, я представить себе не могла. Однако все или почти все женщины, выходя замуж, делят с мужьями постель, занимаясь любовью… Я же, проведя ночь в одной постели с мужчиной, осталась все так же невинна, как и прежде. Невинна ли? Ведь все мое тело покрыто его поцелуями и, пожалуй, не найдется и сантиметра кожи, к которому бы не прикоснулись его пальцы. Но Тадеуш почему-то остался мне чужим. Быть может, когда я выйду за него замуж…

Я не успела додумать свою мысль, как он шевельнулся и открыл глаза. Он проспал не больше получаса.

— Мне пора, — сказал он, увидев, что в комнате светло. — Еще очень много дел. Ты не забыла, что вечером мы едем в Варшаву?

И он назвал номер поезда, вагон и время, когда мы с ним должны будем встретиться.

— Бери только самое необходимое. Все остальное купим в Париже. Как ты смотришь на то, чтобы провести там медовый месяц?

В больнице я сказала, что тяжело заболела моя старая тетушка и попросила дать мне срочный отпуск. Мне почему-то было стыдно говорить, что я выхожу замуж. Главный врач нашего отделения разрешил мне отсутствовать неделю, тем более, что у меня оставалось три отгула за ночные дежурства. Отцу Юлиану я сказала то же самое, правда, старательно пряча от него глаза.

Мне кажется, он понял, что я лгу, но виду не подал. Не знаю, что он подумал — о наших отношениях с отцом Антонием он вряд ли догадывался.

— Поезжай, дитя мое. И поскорей возвращайся домой. Я буду ждать тебя. Попроси, пожалуйста, Марту помочь мне по хозяйству.