Наталья Калинина - Любимые и покинутые

Он вдруг придвинулся, схватил меня за руку и рывком заставил подняться со скамейки. Мое лицо прикрывала небольшая белая вуалетка, которая отбрасывала тень, благодаря чему я оставалась неузнанной.

— О да, ты стройна и дивно сложена, — сказал Анджей, отшвыривая сигарету. — Будем надеяться, что и лицо у тебя не рябое, да и нос не картошкой. Рискнем.

И он властно потащил меня за руку к своему подъезду.

В подъезде было абсолютно темно, лишь на последнем этаже мерцала тусклая, загаженная мухами лампочка. Анджей ногой распахнул дверь — судя по всему, она никогда не запиралась — и я очутилась в освещенной призрачным лунным светом мансарде.

— Ты не возражаешь, если я не буду включать свет? Я, признаться, очень боюсь разочароваться в тебе, сейчас же мое воображение рисует образ волшебной девы, сошедшей со страниц Мицкевича.

Он достал откуда-то бутылку и стаканы, налил в них вина. Один из стаканов протянул мне.

— Пей, загадочная свитезянка [4] Героиня одноименной поэмы польского поэта Адама Мицкевича. . Если даже ты мне снишься, не говори об этом. И не позволяй мне проснуться. О, я так ненавижу просыпаться по утрам и видеть все в беспощадном свете дня.

Он залпом выпил вино, подошел к пианино возле стены и заиграл удивительную мелодию (потом я узнала от него, что это было Un Sospiro Франца Листа). Мне показалось, что в ней рассказывается об этой лунной мансарде, о юноше с густыми темно-русыми волосами, мечтающем встретить свою единственную возлюбленную. Потом он играл и Liebestraum [5] Грезы любви. , и Sposalizio [6] Обручение. , и «Балладу» все того же Листа (тогда я, разумеется, еще не знала, что это такое), и каждый звук старенького дребезжащего пианино говорил о возвышенной, почти святой, любви. Я боялась шелохнуться, боялась поверить в то, что это не сон. Наконец, он захлопнул крышку, вылил в свой стакан остатки вина из бутылки и залпом его выпил. Потом подошел и опустился на колени перед креслом, в котором я сидела, поцеловал обе мои руки и сказал:

— А теперь уходи. Немедленно. Я знаю, ты не такая — ни одной женщине не дано сравняться с мечтой артиста. Уходи и никогда не возвращайся.

И он крепко схватил меня за плечи, заставил встать на ноги и сильно встряхнул.

Моя шляпка оказалась на полу, волосы рассыпались по плечам и закрыли лицо. Анджей вскрикнул и спрятал свое лицо в ладонях. Потом вдруг резким движением руки откинул назад мои волосы и впился губами в мои губы. Мое тело обмякло, я вся отдалась его поцелую. Руки Анджея покоились на моих плечах, но он не прижимался ко мне. И я во всем ему повиновалась, хотя моя плоть яростно призывала его плоть.

На луну набежало облако, в мансарде стало темно Отстранившись от меня, Анджей прошептал:

— Это уже чересчур. Ты вся словно пропиталась музыкой Листа. Тебя пора спустить с лестницы, иначе ты, чего доброго, на самом деле превратишься в мечту артиста. А мне еще так хочется пофантазировать, попробовать разного вина, разных девушек. Слышишь — уходи. Ага, вот теперь я нарочно зажгу свет и увижу на твоем лице следы оспы и прыщей.

Он громко щелкнул выключателем. Я непроизвольно закрылась ладонями. Он их отнял, и я увидела прямо перед собой его широко раскрытые изумленные глаза.

— Юстина! — воскликнул он. — Боже мой, Юстина! Вот уж никогда не мог подумать… — Он внезапно осекся и стал внимательно вглядываться в мое лицо. — Как же я не заметил раньше, что ты прекрасна? Господи, воистину прекрасна. Юстина, ты знаешь, что ты похожа на Марию Магдалину? Эту грешницу, почему-то обратившуюся в святую?

Он взял меня за обе руки и, не отрываясь, глядел мне в глаза. И я тоже не могла отвести своего взгляда.

— А я как раз собирался позвонить тебе сегодня вечером, но потом встретил эту незнакомку на скамейке. Боже, сколько всего я тебе наговорил! — Он вдруг смущенно опустил глаза. — Извини за… Ты ведь не Сердишься на меня за то, что я тебя поцеловал?

— Нет.

Я стала подбирать и закалывать шпильками волосы. Анджей поднял с пола шляпку и растерянно протянул ее мне. Кажется, он был разочарован.

Мне сделалось горько и больно до слез Неужели я совсем не интересую его как женщина? Разве я безобразна? Стара?..

— Ты мне сегодня очень нравишься, — вдруг сказал Анджей. — Только во всем этом мне чудится что-то вроде кровосмешения. Ведь я люблю тебя как сестру. Я даже рассказывал своим друзьям, как в больнице меня отыскала сестра и вытащила из лап смерти. Представляешь, они мне поверили. Юстина, это грех желать собственную сестру?

И он посмотрел на меня так, словно от моего ответа зависела его будущая жизнь.

Я сказала:

— Я тоже думала, что ты мне всего лишь брат. Но когда мы расстались, я места себе не находила. И поняла, что…

Он очутился возле меня.

— Молчи. Я все понял. Я думал только о себе, а потому был слеп. Юстина, выходит, это ты виновата в том, что я не смог с Вильмой? Ох, Юстина, ты и проказница. — Он весело улыбался мне. — Но я тебя ни капельки не боюсь. Ну-ка поди сюда.

Он усадил меня на тахту, которая служила ему кроватью, вынул из моих волос шпильки и залюбовался мною.

— Но ты… Прости, Юстина, но ты еще не та, которую я жду, хоть ты мне очень, очень нравишься. Ты очень сильная, ты будешь защищать меня от всех напастей, а я буду прятаться за твою спину. Я ищу хрупкую, трепетно беззащитную девушку, для которой сам смогу быть защитником. Я должен чувствовать себя мужчиной, а не младшим братом или сыном. Но сегодня меня так тянет, так тянет к тебе…

Он погасил свет, мы быстро разделись и улеглись рядышком под простыню. У Анджея были холодные руки и ноги, и был он весь какой-то невесомый и почти бестелесный. Я вскрикнула, лишившись невинности, и он очень удивился, что я еще девушка. Он оказался темпераментным, и я стонала от восторга. То, что я испытывала с Анджеем, очень отличалось от наших с Тадеушем извращенных, изматывающих душу и тело ласк. Сейчас в мое тело вливались живительная влага и тепло, и я, разомлев минут на двадцать, снова ощутила сильное желание. За ночь мы несколько раз занимались любовью, а когда стало рассветать, заснули точно убитые.

Я проснулась, когда солнце стояло в зените и в мансарде было нестерпимо жарко. Быстро одевшись, я склонилась над Анджеем. Он открыл глаза, потянулся ко мне.

— Иди сюда. Я тебя хочу. Я очень тебя хочу, — шептали его губы. — Ты — роскошная девушка. Ты — само…

Но его сморил сон.

Я очутилась на улице, залитой полуденным солнцем. Я была счастлива и горда собой. Я неслась точно на крыльях. Мне казалось, на меня все смотрят, завидуют, восхищаются мной. Еще мне казалось, что моя плоть, которую я последнее время презирала, стала легкой, чистой, чуть ли не божественной.