Тереза Крейн - Райский уголок

Эти слова заставили ее резко вздернуть голову.

— Я так не говорила. В любом случае, — привычные язвительные нотки прорвались в ее голосе, — не волнуйся. В этот раз я не нуждаюсь в утешении. Можешь быть спокоен, я не стану надоедать тебе.

Он усмехнулся ее словам, и эта улыбка заставила Рейчел чуть покраснеть. Она опять уставилась в чашку с чаем.

— Почему ты несчастлива?

Она промолчала.

Лицо Гидеона изменилось, резкие черты его застыли; словно в доме, где только что были приветливо открыты окна, захлопнули ставни.

Только увидев это, Рейчел поняла, что несколько минут назад он осторожно предлагал ей дружбу, но своими словами и поведением она ее отвергла. Она импульсивно протянута руку, но затем убрала ее, не коснувшись Гидеона.

— Пожалуйста, извини, я не хотела быть грубой.

Его лицо немного смягчилось. Он смотрел на нее, не говоря ни слова.

Рейчел, опустившись прямо на покров из листьев, прислонилась спиной к бревну, голова ее откинулась назад. Так и не попробованный чай в маленькой оловянной чашечке согревал ее руки.

— Мне кажется, — начала она после долгого молчания, — что я всегда была несчастлива. Почти постоянно. С того момента, как открыла… — Она остановилась.

— Что ты открыла?

Она без раздумий и колебаний сказала:

— Что я не родная дочь своему отцу. Плод изнасилования. Мать не любит меня, и никогда не любила. Я однажды слышала, как она сказала, — тут она запнулась, — что избавилась бы от меня.

Рейчел не смотрела на Гидеона, взгляд ее был устремлен на ветви, раскачивающиеся над ней и просвечивающее сквозь них ясное голубое небо.

— Как ты все это узнала?

Голос его был спокоен, почти мягок. Она уже слышала эти интонации, но слова тогда были другие: «Иди ко мне, моя ракли». Рейчел вздрогнула.

— Я слышала их разговор. Это была ужасная ссора. Мать хотела уйти от папы и жить с его братом, инвалидом войны. Ах, все это очень тяжело объяснить, но, как бы там ни было, я нечаянно услышала. И знаю, что это правда.

Замолчав, она перевела взгляд на теперь уже заинтересованное лицо Гидеона. Его брови сошлись вместе, на лоб набежала морщинка.

— Я никогда не рассказывала об этом ни одной живой душе. С тот самого дня я никогда не говорила об этом и с отцом. Иногда мне кажется, он думает, что я забыла. — Негромко рассмеявшись резким и болезненным смехом, она поднесла чашку к губам.

— Почему эти воспоминания, да еще такие старые, тебя тревожат?

— Что? — Чуть не расплескав чай, Рейчел резко вздернула голову, устремив на нет гневный взгляд: — Ты что, не слышал, что я сказала? Моя мать была изнасилована какой-то цыганской сволочью, как она сказала. — Она бросила эти слова Гидеону, неожиданно для самой себя стараясь сделать ему как можно больнее. Его лицо не изменилось. — Я и есть результат этого изнасилования. Потому она и не любит меня. Она сказала отцу: «Ты должен был позволить мне избавиться от нее!» Мне тогда было восемь лет. — Она плотно сжала губы, с трудом проглотив вставший в горле комок. — Ты думаешь, после этот можно быть счастливой?

Он задумчиво пригубил чай.

— Не счастливой. И не несчастной. То, что случилось с твоей матерью, не твоя вина. Ошибки твоих родителей — не твои ошибки. Ты должна отвечать за свои поступки, но не за чужие. — Он покачал головой. — Разве человек, который был твоим отцом, сделал тебе что-то плохое?

— Нет! — Она содрогнулась. — Конечно, нет! Напротив, он изо всех сил старался сделать меня счастливой. — Ее голос почти совсем затих, когда она поняла, что Гидеон все же вынудил ее рассказать все это. Она умолкла.

— А твоя мать?

— Ты не знаешь моей матери. — Слова прозвучали резко. — Нам наплевать друг на друга.

— Так. Ты была несчастлива в детстве. По крайней мере, так я понял. Но сейчас? — Темные длинные волосы медленно колыхнулись. — Ты женщина. Красивая женщина со многими достоинствами. — Слова звучали отстранение и не могли быть приняты за комплимент. — Почему твои детские неприятности все еще задевают тебя?

Она отхлебнула крепкий и сладкий, слегка отдающий запахом трав чай.

— Не знаю, — говоря это, она не смотрела на него. — Я только чувствую, что они меня задевают.

Гидеон, пожав плечами, шумно потянулся к банке и налил еще чаю.

— Ты не понимаешь, — сказала она.

— Нет, не понимаю. Все обстоит так, как оно есть. Ничего изменить нельзя. Почему надо расстраиваться из-за того, что могло быть иначе?

— Кажется, это у меня в обычае.

Слова прозвучали так резко, что он вновь повернулся к Рейчел, внимательно глядя на нее и ожидая продолжения. Но она молчала, поэтому он мягко спросил:

— Так, что же с тобой происходит? О чем ты тоскуешь и чего тебе не хватает? И что делает тебя несчастной?

Допив чай, она выплеснула остатки на траву.

— А вот это уже не твое дело.

Гидеон Бест был вовсе не глуп, и хорошо понимал женскую природу, возможно, даже лучше, чем она предполагала.

— Мужчина, — сказал он задумчиво. Следы неподдельного удивления были в его голосе.

Молчание Рейчел могло быть истолковано лишь как согласие. Она вызывающе подняла на него взгляд.

Гидеон, покачав головой, улыбнулся:

— Мне кажется, в это трудно поверить.

— Что я могу кого-то любить?

— Что этот человек может не принять твоей любви, — сказал он просто.

— Но так получилось.

Что-то мелькнуло в его глазах. Отблеск понимания, который не обещал ничего хорошего, острый намек на недоверие. Или на неприязнь?

— Ночь, когда ты пришла ко мне, — сказал он после долгого, задумчивого молчания, — была брачной ночью.

Густой румянец покрыл ее щеки, лицо запылало от отчаяния.

— Тоби Смит? — спросил он спокойно.

— Конечно, нет!

— Почему нет?

Он резкими движениями разметал маленький костерок, затоптал тлеющие угли.

— Почему нет?

Собрав нехитрые чайные приборы, он засунул их в свой бездонный карман.

— Ты была с самого начала права. Это не мое дело.

Атмосфера дружбы и теплоты исчезла. На ее месте сгущалось что-то холодное и опасное. Оно подкрадывалось к ним. Рейчел втиснула руки в карманы, губы ее оставались неподвижными. Выпрямившись, он вновь посмотрел на нее, на этот раз настороженно и с опаской. Кили подошла к хозяину и замерла с поднятой головой в ожидании команды.

— Скажи мне кое-что, — попросил он.

— Что?

— Не случилось ли так, что ты была несчастлива, потому что ничего не делала?

— Ты имеешь в виду, если бы у меня было двенадцать детей, то не осталось бы времени тосковать? — спросила она с едким сарказмом.

В эту минуту Рейчел вдруг показалось, что она ощущает исходящую от Гидеона опасность. Она отступила на шаг назад.

— Нет, — сказал он, — я не это имел в виду.

И без дальнейших объяснений он повернулся, поднял кроликов и ушел. Собака исчезла вместе с ним. Рейчел осталась одна, и в наступившей тишине было слышно, как деревья перешептываются вокруг нее.