Тереза Крейн - Райский уголок

— Пожалуйста, говори только за себя.

Отец метнул на него взгляд — острый, как лезвие бритвы.

— Я всегда так поступаю.

Хьюго залпом выпил вино, не обращая внимания на хмурый и недовольный вид отца.

— Как ты можешь говорить, что они не антисемиты? Этот Гитлер — буйнопомешанный. Он ненавидит евреев.

— Как и многие другие. Адольф Гитлер, насколько я понимаю, отстаивает свое право провести чистку в национальном масштабе.

Хьюго презрительно фыркнул.

— По моему мнению и по мнению многих других, он также является нашей лучшей защитой против коммунистической заразы, которой я сопротивляюсь, как могу, ты это знаешь. А также против либерального социализма, к которому я питаю еще большее отвращение, о чем ты тоже должен помнить. Нельзя допускать, чтобы Европа — да и весь мир в целом — вновь оказались ввергнутыми в хаос. Если Гитлер сумеет навести порядок в Германии, как это сделал Муссолини в Италии — чего же желать лучшего?

— Неважно, какой ценой?

— Абсолютно верно.

Хьюго подошел к графину и налил себе еще вина.

— Какие гнусные убеждения.

Тишина, воцарившаяся в комнате после этих слов, была красноречивой. Он обернулся. Спенсер Феллафилд изумленно уставился на сына.

— Это твои слова, Хьюго? Или они принадлежат кому-то другому? Кто, хотелось бы мне знать, учит тебя разбираться в тонкостях мировой политики?

Хьюго откашлялся.

— Никто. — Внезапно он почувствовал, как в нем поднимается паника. Как он, черт побери, влип в эту историю? — Папа, правду сказать, я хотел бы поговорить с тобой кое о чем другом.

— О? — От единственного произнесенного звука повеяло ледяным холодом.

— Я… — Хьюго стоял, перекладывая пробку от графина из руки в руку, словно не зная, куда ее положить. — Я намереваюсь уйти из дома.

Молчание. Спенсер Феллафилд пригубил «Мадеру», разглядывая темную жидкость в бокале.

— Вот как?

— Я уже взрослый человек, папа, и хотел бы открыть свое дело.

— Не вижу причины, которая могла бы помешать этому.

Хьюго очень осторожно вставил пробку в графин.

— Мне нужна свобода.

— О? Свобода для чего? — Голос отца звучал обманчиво мягко. — Чем бы ты таким хотел заняться в этом «своем деле», — последние слова он выделил едкой иронией, — чем не можешь заниматься здесь?

Всякий раз, вступая в противоречия с отцом, Хьюго испытывал замешательство. Он терялся, его речь становилась затрудненной. И сейчас он вновь боролся со смущением.

— Я… Не знаю. Я только…

— Буду ли я прав, если приду к выводу, — резко произнес отец, что это неожиданное решение имеет некоторое отношение к юной леди, — он сделал все возможное, чтобы вложить как можно больше оскорбительной интонации в последние слова, — к которой ты так привязан?

— Нет. Это не имеет ничего общего с Филиппой. — Хьюго почувствовал, как под спокойным взглядом отца, выражающим недоверие, краска вновь прилила к его лицу. — Папа, в этом нет ничего необычного, не так ли? Мне двадцать семь лет. Пора уже быть самостоятельным.

— Чарльз не испытывает такой необходимости.

— И не будет испытывать. — Это были слова обиженного ребенка. Спенсер Феллафилд, страдальчески подняв бровь, проигнорировал их.

— Я уже говорил тебе — когда ты остепенишься и найдешь себе подходящую жену, я буду только рад обеспечить тебя постоянным доходом.

— Я не хочу, чтобы ты давал мне что-нибудь! — Слова прозвучали с неистовой силой. — Я только хочу уйти! Я вполне способен отвечать за себя! У меня есть работа, и я зарабатываю себе на жизнь. Об этом могут сказать многие. И я могу тратить свои деньги так, как пожелаю. Я просто говорю тебе — я ухожу. Я бы предпочел это сделать с твоего благословения. Но в любом случае я уйду. Так будет лучше для всех.

Молчание затянулось. Спенсер Феллафилд не спеша допил вино, не сводя глаз с сына, и поставил бокал на стол.

— Понятно. Могу ли я спросить, где ты собираешься жить?

— Пока не знаю. Сниму комнату.

— Один?

— Да, папа, один! — Хьюго подавил в себе поднявшуюся было волну негодования. — Я говорил тебе — Филиппа не имеет к этому никакого отношения. Если бы ты только встретился с ней, то увидел бы…

— Нет. — Ответ был суровым и холодным.

Хьюго потерял последнюю надежду Он стоял не в силах вымолвить ни слова.

Отец поднялся с надменным выражением лица. Он был на голову выше и гораздо массивнее своего худощавого сына.

— Очень хорошо, Хьюго. Уходи, если хочешь, хотя я предупреждаю, что ты не получишь от меня ни пенни. И более того, ~— он поднял руку, выставив ладонь вперед, когда Хьюго попытался было с жаром что-то возразить, — более того, я хочу, чтобы ты четко понял — если ты когда-нибудь осуществишь свой идиотский замысел и женишься на никому не известной особе, этой мисс, которая охотится за богатым женихом, — предупреждаю тебя, ты будешь жалеть об этом до конца своих дней. Выражаясь мелодраматически, я оставлю тебя без пенни в кармане. Без фартинга. И каким бы ценным сотрудником ты ни являлся для нашей фирмы, это будет конец твоей карьеры в бизнесе Пейджетов и Феллафилдов. Подумай об этом. Иди, позабавься с ней. Потом возвращайся ко мне, и мы найдем тебе подходящую пару — умную, хорошенькую, какую только ты пожелаешь, и которую я буду счастлив принять в мой дом как свою сноху, как мать моих внуков. И до того дня — поверь мне, Хьюго, он наступит — нам с тобой больше не о чем говорить, не так ли?

Хьюго била дрожь. Этот человек с ледяными глазами, который стоял напротив, всю жизнь командовал и помыкал им. Гнев, копившийся годами, бурлил в нем, мешая говорить и унижая его.

Осторожный стук в дверь, нарушивший тишину, показался оглушительно громким.

— Войдите.

Слуга просунул голову в дверь.

— Звонят по телефону, сэр. Спрашивают мистера Хьюго.

— Иду, — сказал Хьюго. — Попросите их подождать минуту. Хорошо?

— Да, сэр. — Слуга скрылся за дверью.

Нарочито спокойно Спенсер Феллафилд опять опустился на стул и потянулся за газетой, которая лежала на столе.

— Я ухожу, — сказал Хьюго очень тихо, не в силах унять дрожь в голосе. — Но я не вернусь. Делай, что хочешь, папа, но ты не заставишь меня расстаться с Филиппой.

— Посмотрим. — Отец даже не удосужился взглянуть на него.

Хьюго вышел из комнаты, тихо закрыв за собой дверь. Он быстро сбежал вниз по лестнице и схватил телефонную трубку.

— Да?

На другом конца провода он услышал спокойный приятный голос.

Хьюго замер, машинально обернулся, пригнувшись, слегка прикрыл трубку рукой, стараясь говорить потише, хотя в просторном холле и на широкой лестнице не было никого, кто мог бы его услышать.

— Я просил тебя не звонить сюда!

Голос заговорил снова.

— Я не могу. Плейл, не могу, ты меня слышишь? Я…