Мэри Брэддон - Аврора Флойд

Через неделю после приезда в Брайтон, Аврора с кузиною гуляли по Западному Утесу, когда джентльмен с раненой ногой встал со скамьи, на которой он сидя слушал оркестр, и медленно подошел к девушке. Люси с легким румянцем опустила ресницы; но Аврора протянула руку в ответ на поклон капитану Бёльстроду.

— Я думал, что непременно встречу вас здесь, мисс Флойд, — сказал он. — Я приехал только сегодня утром и шел разузнать об адресе вашего батюшки… Он здоров?

— Да… здоров.

Тень пробежала по лицу ее при этих словах. На этом лице чудно отражались свет и тень.

— Мы не ожидали видеть вас в Брайтоне, капитан Бёльстрод, — прибавила Аврора, — мы думали, что ваш полк квартирует еще в Виндзоре.

— Да, мой полк — то есть гусарский, все еще в Виндзоре, но я вышел в отставку.

— В отставку!

И Аврора и ее кузина с удивлением взглянули на капитана Бёльстрода при этом известии.

— Да, мне надоела военная служба. Скучно теперь, когда кончилась война. Конечно, я мог бы перейти в другой полк и отправиться в Индию, как бы отвечая на свой собственный довод, — но я уже приближаюсь к зрелому возрасту и мне надоело таскаться по свету.

— Мне хотелось бы ехать в Индию, — сказала Аврора, смотря на море.

— Вам, Аврора! Зачем? — воскликнула Люси.

— Я ненавижу Англию.

— А я думала, что вы не любите Францию.

— Я ненавижу и ту и другую. Какая же польза от этого огромного мира, если мы должны вечно оставаться на одном месте, быть прикованными к тесному кругу одного народа, вечно видеть и слышать одних и тех же людей и не иметь возможности освободиться от гнусных звуков их имен? Мне хотелось бы сделаться миссионершей и отправиться в центральную Африку с Ливингстоном и его семейством; я уехала бы, если бы не папа.

Бедная Люси в безмолвном удивлении устремила глаза на свою кузину. Тольбот Бёльстрод опять пришел в то изумление, в которое эта девушка всегда приводила его. Что значили эти припадки уныния и эти вспышки горечи в девятнадцатилетней богатой наследнице? Не была ли это просто одна аффектация эксцентричности?

Аврора поглядела на него с своей самой светлой улыбкой, пока он задавал себе этот вопрос.

— Вы навестите папа? — сказала она.

Капитан Бёльстрод объявил, что он не желал большего счастья, как засвидетельствовать свое уважение мистеру Флойду, и отправился с молодыми девицами к Восточному Утесу.

С этого утра офицер сделался постоянным гостем банкира. Он играл в шахматы с Люси, аккомпанировал ей на фортепьяно, когда она пела, давал ей драгоценные советы, когда она рисовала акварелью, как набросать там и сям проблески неба, сделать темнее осенние листья и стал вполне полезен молодой девице, которая, как нам известно, знала в совершенстве все женские искусства. Мистрисс Поуэлль, сидя у одного из окон в хорошенькой гостиной, проливала благосклонный свет своей увядшей физиономии и бледно-голубых глаз на молодых людей и олицетворяла все приличия своею личностью. Аврора, когда погода мешала ей ездить верхом, занималась более неугомонно, чем полезно: то брала книги, то бросала их, дергала за уши бульдога, выглядывала из окон, рисовала карикатуры гуляющих на утесе и беспрестанно смотрела на чудно-маленькие часики с целой связкой необъяснимых золотых безделушек и глядела, который час.

Тольбот Бёльстрод, наклонясь над фортепьяно или рисунком Люси, или обдумывая ход своей королевы, имел полную свободу наблюдать за движениями мисс Флойд и оскорбляться при виде того, как эта молодая девица проводила дождливое утро. Иногда он видел, как Аврора сидела за «Спортменским Журналом» к ужасу мистрисс Уальтер Поуэлль, которая имела смутную идею о вредных поступках, рассказываемых в этом ужасном журнале, но боялась простирать свою власть до того, чтобы запретить это чтение.

Мистрисс Поуэлль с безмолвным одобрением глядела на возрастающую фамильярность между кроткой Люси Флойд и капитаном. Она боялась сначала, чтобы Тольбот не сделался поклонником Авроры; но обращение обоих скоро рассеяло ее испуг. Ничто не могло быть дружелюбнее обращения мисс Флойд с офицером; но она обнаруживала то же самое равнодушие к нему, как и ко всему другому, кроме своей собаки и своего отца. Возможно ли, чтобы это почти в совершенстве красивое лицо и эта надменная грация не имели очарования для дочери банкира? Возможно ли, чтобы она проводила час за часом в обществе самого красивого аристократа, с каким когда-либо она встречалась и чтобы сердце ее осталось так же не тронуто, как и при начале знакомства? В этом маленьком обществе была одна особа, постоянно задававшая себе этот вопрос и не имевшая возможности отвечать на него. Эта особа была Люси Флойд. Бедная Люси Флойд день и ночь мысленно занималась тою старою немецкою игрою, в которую играли Фауст и Маргарита с расцветшею розою в саду; «Любит — не любит!»

Близорукая мистрисс Уальтер Поуэлль могла думать, что Люси привлекала на Восточный Утес капитана Бёльстрода; но Люси знала лучше — горько, жестоко знала.

— Внимание капитана Бёльстрода к мисс Люси Флойд весьма очевидно, — сказала однажды мистрисс Поуэлль, когда капитан ушел, проведя утро в занятии музыкою, пением и шахматной игрой.

Как Люси возненавидела эту чопорную фразу! Никто не знал так хорошо, как она, цену этого «внимания». Они провели в Брайтоне шесть недель и в последние пять недель капитан бывал у них почти каждое утро. Он ездил с ними верхом и в экипаже, слушал вместе с ними оркестр, сидел в их ложе в хорошеньком маленьком театре, слушая Гризи, Марио, Альбони и бедную Бозио. Он провожал их во все брайтонские увеселения и никогда, по-видимому, не уставал сопутствовать им.

Но, несмотря на все это, Люси знала, что скажет ей последний листок розы, когда все лепестки будут ощипаны и останется один бедный стебель. Она знала, как часто он забывал перевертывать листы в сонатах Бетховена, как часто делал он зеленые штрихи в горизонте вместо пурпуровых и рисовал деревья на переднем плане невнимания и бесславно получал шах и мат, просто, от невнимания и давал ей ответы некстати, когда она заговаривала с ним. Она знала, как он тревожился, когда Аврора читала «Спортсменский Журнал» и как один шорох газеты заставлял его вздрагивать от нервной боли. Она знала, как он был нежен к бульдогу, как старался подружиться с ним, как почти был раболепен в своей внимательности к этому огромному величественному животному — словом, Люси знала то, чего Тольбот еще сам не знал; она знала, что он влюбился по уши в ее кузину и имел в то же время смутную идею, что он сам предпочел бы влюбиться в нее, в Люси, и слепо боролся с возрастающей страстью.

Так и было: он влюбился в Аврору. Чем более он протестовал против нее, чем решительнее преувеличивал ее сумасбродство и сам сознавал сумасбродство любви к ней, тем вернее любил он ее. Даже та борьба, которую он выдерживал, делала Аврору вечно присутствующею в его воображении, пока он стал настоящим рабом этого милого видения, которое он вызывал только для того, чтобы постараться отогнать его.