Мэри Брэддон - Аврора Флойд

Густые пряди черных волос составляли диадему на ее низкому лбу, венчая ее как восточную царицу, царицу с небезупречным носом — это правда, но царствовавшую по божественному праву глаз и волос. Разве эти чудные черные глаза, сияющие на нас, может быть, только раз в жизни, не составляют царство сами по себе?

Тольбот Бёльстрод отвернулся от своего идеала, поглядеть на эту черноволосую богиню, с грубой соломенной шляпой в руках и с огромной головой бульдога, лежащей на коленах. Опять он приметил ту рассеянность в обращении, которая привела его в недоумение на балу. Она вежливо слушала своих гостей, отвечала им, когда они говорили с нею, но Тольботу казалось, что она принуждает себя к этому с усилием.

«Наверно, она желает, чтобы я убирался, — думал он, — и, без сомнения, считает меня гостем скучным, потому что я не говорю с ней о собаках и лошадях».

Капитан продолжал свой разговор с Люси. Он нашел, что она говорит именно так, как говорят другие молодые девушки, что она знает все, что знают они, и что была в тех самых местах, которые посещали они. Предмет их разговора был очень избит, но Люси разговаривала с очаровательным приличием.

«Предоброе созданьице! — думал Тольбот. — Из нее вышла бы чудная жена для помещика. Мне хотелось бы, чтобы она влюбилась в меня».

Люси рассказывала ему о поездке в Швейцарию, где она была прошлою осенью с отцом и с матерью.

— А ваша кузина была с вами? — спросил Тольбот.

— Нет. Аврора была в школе, в Париже, у госпожи Лепар.

— Лепар! Лепар! — повторил он. — Протестанский пансион в предместье Сен-Доминик. Там воспитывалась моя кузина, мисс Тривильян. Она была там года три или четыре. Вы помните Констэнс Тривильян в пансионе Лепар, мисс Флойд? — спросил Тольбот Аврору.

— Констэнс Тривильян! Да, я помню ее, — отвечала дочь банкира.

Она не сказала ничего более, и на несколько минут наступило неловкое молчание.

— Мисс Тривильян — моя кузина, — сказал капитан.

— Неужели?

— Я надеюсь, что вы были с ней дружны?

— О, да.

Аврора наклонилась к собаке, лаская ее огромную голову и даже не подняв глаз, когда говорила о мисс Тривильян, точно будто она была совершенно равнодушна к этому предмету разговора и не хотела даже показывать, будто интересуется им.

Тольбот Бёльстрод закусил губы с оскорбленной гордостью.

«Верно, эта гордая наследница презирает Тривильянов Тридстлиндских, — думал он, — за то, что они не могут похвалиться ничем, кроме нескольких сотен десятин голой степи, истощившихся оловянных рудников и родословной, начинающейся со времен короля Артура.

Арчибальд Флойд вошел в гостиную, когда там сидели офицеры, и просил их остаться в Фельденском замке.

— Дорога длинная, господа, — сказал он, — вашим лошадям нужно отдохнуть. Разумеется, вы отобедаете с нами. Ночь сегодня лунная и вам возвращаться будет так светло, как днем.

Тольбот взглянул на сэра Фрэнсиса Люиса Мольдона, который сидел и глядел на Аврору, разинув рот от восторга. Молодой офицер знал, что наследница и ее пятьдесят тысяч были не для него, но тем не менее было приятно глядеть на нее и жалеть, зачем он не старший сын богатого баронета, как капитан Бёльстрод.

Приглашение было принято Мольдоном так дружелюбно, как было сделано; и со стороны Тольбота Бёльстрода не с такой холодностью, как обыкновенно.

Звонок к завтраку раздался, когда они разговаривали, и маленькое общество отправилось в столовую, где оно нашло мистрисс Александр Флойд, председательствующую за столом. Тольбот сел возле Люси, Мольдон напротив них, а Аврора возле отца.

Старик был внимателен к гостям, но даже самый поверхностный наблюдатель мог бы приметить его бдительность относительно Авроры. На его озабоченном лице всегда было нежное, тревожное выражение, с которым и глаза его обращались к дочери в каждом промежутке разговора и едва отрывались от нее для обычных вежливостей, требуемых общежитием. Если Аврора говорила, он прислушивался — прислушивался так, как будто каждое небрежное, полупрезрительное слово скрывало более глубокое значение, которое обязанностью его было распознать и разобрать. Если Аврора молчала, отец наблюдал за нею еще пристальнее, стараясь, может быть, проникнуть в то мрачное покрывало, которое иногда опускалось по ее прекрасному лицу.

Тольбот Бёльстрод не был так занят своим разговором с Люси и мистрисс Александр, чтобы не приметить этой особенности в обращении отца с его единственной дочерью. Он видел также, что Аврора обходилась с банкиром не с тем небрежным равнодушием полуутомленным, полупрезрительным, которое, по-видимому, было свойственно ей в других случаях. Бдительность Арчибальда Флойда в некоторой степени отражалась на его дочери какими-то пароксизмами, это правда, потому что вообще она находилась в той задумчивой рассеянности, которую капитан Бёльстрод приметил в ней на балу; но все-таки в ней было то же самое чувство, как и в ее отце, хотя не столь постоянное и менее сильное. Бдительная, тревожная, полугрустная привязанность, которая едва могла бы существовать в нормальных обстоятельствах. Тольботу Бёльстроду было досадно на себя, зачем он обращает внимание на все это, и каждую минуту он все менее и менее становился внимателен к простому разговору Люси.

«Что это значит? — думал он, — не влюбилась ли она в кого-нибудь, за кого отец запрещает ей выходить, и старик старается загладить свою строгость? Это едва ли вероятно. Женщина с такой головой и шеей непременно должна быть честолюбива — честолюбива и мстительна скорее, чем способна к нежной страсти. Не лишилась ли она половины своего состояния на этой скачке, о которой она мне говорила? Я ее спрошу. Может быть, украли ее книгу, в которой она записывала свои пари, или захромала ее любимая лошадь, или кто-нибудь застрелил ее любимую собаку. Разумеется, эта наследница — избалованное дитя, и, наверное, отец ее постарается заказать для нее копию с луны, если ей захочется иметь эту планету».

После завтрака банкир повел своих гостей в сад, расстилавшийся по обеим сторонам дома, сад, который бедная Элиза Флойд помогала устраивать девятнадцать лет тому назад.

Тольбот Бёльстрод ходил несколько медленно по милости своей крымской раны, но мистрисс Александр с дочерью приноровили свои шаги к его походке, а Аврора пошла вперед с отцом, Мольдоном и бульдогом, не отстававшим от нее.

— Кажется, ваша кузина немножко горда? — спросил Тольбот Люси.

— Аврора горда! О, право нет! Может быть, если уж в ней есть какой-нибудь недостаток (потому что другая такая милая девушка вряд ли найдется в свете), так это то, что в ней нет достаточно гордости — я говорю относительно слуг и людей подобного рода. Она готова говорить с этими садовниками точно так, как с вами и со мною, и вы не увидите разницы в ее обращении, кроме того, может быть, что она будет гораздо дружелюбнее с ними, нежели с нами. Бедные в окрестностях Фельдена обожают ее.