Мэри Брэддон - Аврора Флойд

— Тольбот Бёльстрод, — сказала Аврора спокойно после продолжительного молчания. — Я желаю, чтобы вы помогли мне в этом кризисе жизни, следовательно, я должна быть откровенна с вами и сказать вам то, что я скорее бы умерла, чем сказала вам два года тому назад. Вы помните тот вечер, когда вы уехали из Фельдена?

— Помню ли? Да-да.

— Тайна, разлучившая нас тогда, Тольбот, была единственною тайною моей жизни — тайною моего неповиновения, тайною горести моего отца. Вы просили меня рассказать вам о том годе, которого не доставало в истории моей жизни. Я не могла сделать этого, Тольбот, я не хотела! Гордость моя унижалась против ужасного унижения. Если бы вы сами открыли эту тайну и обвинили бы меня в этом бесславии, я не отпиралась бы, но самой рассказать ненавистную историю — нет, нет! я не могла на это решиться. Но теперь, когда моя тайна сделалась известна всем и полицейским, и конюхам, я могу рассказать вам все. Я убежала из школы для того, чтобы обвенчаться с конюхом моего отца.

— Аврора!..

Тольбот Бёльстрод упал на стул, стоявший возле него, и вытаращил глаза на кузину своей жены. Так вот тайное унижение, которое простерло ее у его ног в Фельдене?

— О, Тольбот! Как могла я сказать вам это? Как могу я сказать вам теперь, зачем я сделала этот безумный и отвратительный поступок, зачем я испортила счастье моей юности, навлекла стыд и горе на моего отца? Я не имела романтической любви к этому человеку; я не могу сослаться на извинение, на которое ссылаются некоторые женщины для извинения своего сумасбродства. Я имела сентиментальный и легкомысленный восторг пансионерки к его изящному обращению, к его красивому лицу. Я вышла за него потому, что у него были темно-голубые глаза, длинные ресницы, белые зубы и каштановые волосы. Он вкрался в короткость со мною, рассказывая мне разные спортсменские сплетни, ухаживая за моими любимыми лошадьми. Он был всегда моим спутником в моих прогулках и успел рассказать мне свою историю. Зачем мне надоедать вам ею? — презрительно вскричала Аврора, — разумеется, он был переодетый принц, сын джентльмена; отец его держал своих лошадей; фортуна ему изменила; он был обижен в борьбе с жизнью. Я верила ему. Зачем мне было ему не верить? Я жила всю жизнь в атмосфере истины. Мы с гувернанткою беспрестанно говорили о романтической истории грума. Она была глупая женщина и поощряла мое сумасбродство, просто из глупости, я полагаю, и не подозревая, какой вред делает она. Мы разбирали красивое лицо грума, его белые руки, его аристократическое обращение. Я принимала дерзость за благовоспитанность. А так как мы в то время не имели почти никакого общества, я сравнивала конюха моего отца с немногими гостями, приезжавшим в Фельден, и лондонский щеголь воспользовался сравнением с сельскими жителями. Зачем мне объяснять вам мое сумасбродство, Тольбот Бёльстрод? Мне никогда этого не удастся, если бы я говорила целую неделю; я самой себе не могу объяснить мое сумасбродство. Я могу только оглядываться на это ужасное время и удивляться, как могла я быть так сумасбродна!

— Моя бедная Аврора! Моя бедная Аврора!

Он говорил сострадательным тоном, которым он успокаивал бы ее, если бы она была ребенком. Он думал о ее ребяческом неведении, подверженном вкрадчивой предупредительности бессовестного спекулянта, и сердце его облилось кровью за сироту.

— Мой отец нашел письма, написанные этим человеком, и узнал, что его дочь обручилась с его конюхом. Он сделал это открытие в то время, когда я ездила верхом с Джэмсом Коньерсом — так звали конюха — и когда я воротилась домой, между отцом моим и мною произошла ужасная сцена. Я была так сумасбродна и зла, что защищала мое поведение и упрекала моего отца за нелиберальность его чувств. Я зашла далее: я напомнила ему, что дом Флойдов имел весьма смиренное происхождение. Он отвез меня в Париж на следующий день. Я воображала, что со мною обращаются самым жестоким образом. Я возмущалась против церемонного однообразия пансиона; я ненавидела уроки, которые были в десять раз труднее тех, которые задавала мне моя гувернантка; я ужасно страдала от заточения, потому что я привыкла к полной свободе в Фельдене; а среди всего этого Коньерс преследовал меня письмами, он последовал за мною в Париж и тратил деньги, подкупая слуг в школе. Он играл в большую игру и играл так отчаянно, что выиграл. Я убежала из школы и обвенчалась с ним в Дувре чрез восемь или девять часов после моего побега из улицы Сен-Доминик.

Она закрыла лицо руками и молчала несколько времени.

— Да сжалится небо над моим несчастным неведением! — сказала она наконец. — Обманчивая мечта, заставившая меня выйти за этого человека, кончилась чрез неделю. В конце этого времени я узнала, что я была жертвою корыстолюбивого негодяя, который выбрал меня средством для того, чтобы выманить деньги у моего отца. Несколько времени я покорялась, а отец мой платил, и платил дорого за сумасбродство своей дочери, но он отказался принять человека, за которого я вышла, и видеть меня, пока я не расстанусь с этим человеком. Он предложил давать ему на содержание с условием, что он уедет в Австралию и оставит меня навсегда. Но этот человек хотел непременно примириться с моим отцом и думал, что намерения этого нежного отца уступят силе его любви. Почти через год после нашей свадьбы сделала я открытие, что я была оскорблена и обманута злодеем, который смеялся над моим слепым доверием к нему. Я научилась ненавидеть этого человека задолго до того, как это случилось. Я научилась презирать его дерзкие притязания, его низкие обманы; но не думаю, чтобы тем менее почувствовала я его гнусное вероломство. Мы путешествовали по югу Франции. Муж мой играл роль джентльмена на деньги моего отца, когда это открытие было сделано мною — или нет, не мною, а открыто мне женщиной, которая знала мою историю и жалела обо мне, через полчаса после этого я написала Джэмсу Коньерсу, что я узнала о том, что давало мне право обратиться к закону, чтобы освободиться от него, и если не делаю этого, то для моего отца, а не для него. Я говорила ему, что пока он оставит меня в покое и сохранит мою тайну, я буду посылать к нему денег время от времени, что я оставлю его в том обществе, которое он сам себе выбрал, и что молю Бога дозволить мне совсем забыть о нем. Я оставила это письмо у привратника и вышла из гостиницы таким образом, чтобы он не мог найти моих следов. Я остановилась в Париже на несколько дней и ждала ответа на мое письмо, которое я написала к моему отцу, говоря ему, что Джэмс Коньерс умер. Может быть, это был самый дурной грех моей жизни, Тольбот. Я обманула моего отца, но я думала, что я поступала благоразумно и сострадательно, успокаивая его. Он никогда не был бы счастлив, пока думал, что этот человек жив. Вы теперь понимаете все, Тольбот, — прибавила Аврора грустно. — Помните утро в Брайтоне?