Мари-Бернадетт Дюпюи - Сиротка. В ладонях судьбы

— Ты страдала морской болезнью? Это просто чудо, что вы не стали мишенью для врага! Мы с папой постоянно думали о тебе, о вас. Но, слава Богу, ты вернулась на родину!

— Мама, — перебила ее Эрмина, — я не знаю, с чего начать. Тошан стал совсем другим. В начале нашего плавания мы были такими чужими, что я решила разводиться. Потом у него начался сильный жар: возникла послеоперационная инфекция.

Эрмине пришлось объяснить, почему оперировали ее мужа. Это повлекло за собой описание трагедии в Монпоне, смерти Симоны и маленького Натана. Поначалу беспорядочный и немного путаный, ее рассказ вскоре обрел четкость и точность, и каждое слово шокировало и ужасало Лору. Она узнала и о Жанине, которую таскали за волосы по мостовой французского городка, и о связи ее зятя с Симоной.

Когда официантка ставила блюда на стол, Эрмина замолкала, потом продолжала свою печальную историю, с отсутствующим взглядом, бледная, как привидение.

— Теперь ты знаешь все, мама, — подвела она итог, не проглотив ни кусочка.

— Бедная моя девочка, мне так жаль! Но нет, я не знаю всего. Ты не рассказала мне, что произошло на корабле у вас с Тошаном.

— Ах да, сильный жар, медсестры, столпившиеся у его кровати, врач, готовящий меня к худшему… И тогда я поклялась себе, что не оставлю его. Я все ему простила, потому что боялась, что он умрет и его тело бросят в море. Это такая традиция, никого бы это не шокировало. Но я хотела, чтобы он был на берегу Перибонки, вместе с нами. О, мама! Я так молилась, чтобы он выздоровел! Я молилась целых два дня, без сна и еды! Я даже обращалась к великому Маниту, которому поклонялась Тала. Наконец он пошел на поправку. Ему кололи пенициллин. В больнице Сент-Андре этого лекарства не осталось, но на корабле оно было. Говорят, оно творит чудеса в случае инфекции. Как только он снова был в состоянии меня слушать, я сказала ему, что люблю его и что нам нельзя расставаться. Я была так взволнована, что вся дрожала. Уверяю тебя, я смогла снова испытывать к нему нежность, держать его за руку, касаться его лба. Я больше не гневалась. Я запрещала себе ревновать его к женщине, погибшей во цвете лет, так ужасно, но…

— Но что, доченька? Не бойся меня шокировать. Если ты позвала меня сюда, то, видимо, для того, чтобы обсудить беспокоящие тебя темы, которые мы раньше никогда не затрагивали. Ты знаешь мое прошлое и мой тяжелый характер. А по ревности я вообще чемпионка!

Эрмина невольно улыбнулась. Ее матери, по крайней мере, удалось ее расшевелить, вытащить из состояния подавленности.

— Мама, в этом сложно признаться, — наконец сказала она. — Я боюсь, что больше не смогу спать с Тошаном. Я без конца представляю его с этой женщиной, она мне снится по ночам, и я говорю себе, что он предпочел ее мне. Сам он утверждает обратное, но он столько раз меня упрекал, и всегда на одну и ту же тему: мое упорство в желании стать певицей. И еще то, что я не осталась дома с детьми! Он посмел сказать, что я в некотором роде даже виновата в этой отвратительной бойне, которую устроили полицейские! Мне кажется, наши отношения обречены, а я этого не вынесу. Я хочу его любить, как раньше, верить в него, в нас. И я хочу еще одного ребенка, но этого, похоже, не случится. Тошан обращается со мной как с подругой, а я рядом с ним чувствую себя замороженной.

Лора ответила не сразу. Обладая богатым жизненным опытом, она взяла время на раздумье.

— Эрмина, вспомни. После многолетней разлуки мы с твоим отцом снова полюбили друг друга, даже когда я узнала, что у него была связь с Талой. Я была так разгневана, что не могла ни приближаться к нему, ни прикасаться. Но это было неверное средство — воздвигнуть между нами стену, и я сделала над собой усилие. У тебя тоже все получится. Не здесь, в Квебеке. Отвези своего мужа домой, в его леса, на берег его реки. То, что он пережил во Франции, наложило на него отпечаток. Он чувствует себя виноватым за то, что изменил тебе и не смог спасти Симону и ее сына. Там он, возможно, отойдет рядом с тобой и детьми.

Эрмина с удивлением вгляделась в красивое лицо своей матери, которая только что подарила ей надежду. Затем она опустила голову, словно смирившись с неизбежностью.

— Не знаю, возможно ли это, мама. Врач сказал мне вчера, что мой муж страдает неврастенией, что ему нужно давать успокаивающие препараты и оставить его в больнице. И ни разу Тошан не сказал мне, что хочет увидеть наших детей, вернуться в Лак-Сен-Жан. У него навязчивая идея снова поехать во Францию и отомстить за Симону. О! Я так больше не могу! Это какой-то замкнутый круг, и у меня совсем не осталось сил.

— Только не это! — отрезала Лора. — Нельзя опускать руки, милая! Спрячь куда-нибудь свою глупую ревность, ведь ты должна вернуть отца Мукки и близняшкам. И потом, будь откровенна до конца: ты тоже играла с огнем, встречаясь с месье Лафлером! Я частенько взывала к твоему рассудку, но не уверена, что ты меня слушала. Всего за несколько месяцев Тошан потерял свою мать и получил серьезную травму тела и души. Ты вышла за него замуж, чтобы быть с ним и в горе, и в радости. Так сражайся за тех, кто тебе дорог!

Со слезами на глазах Эрмина пообещала попробовать. Она наконец смогла проглотить десерт — яблочный пирог. Лора заказала два кофе и сменила тему.

— У меня тоже не очень хорошие новости. Шарлотта сбежала с мужчиной.

— Что?! — изумленно спросила Эрмина.

— С немецким военнопленным! И она от него беременна. Жосс никак не может прийти в себя, я тоже.

— Нет, мама, это невозможно! Только не Шарлотта!

— Я расскажу тебе подробности чуть позже, на улице. И за всем этим стояла Киона! Ты поймешь почему. Но она наказана. Никаких прогулок на пони в течение месяца и написать тысячу раз: «Я буду с уважением относиться к взрослым». У меня не было выбора. Мы держим все в строжайшей тайне, иначе я заставила бы писать ее: «Я больше не буду укрывать врагов своей страны». Хотя она бы все равно отказалась. Невероятно упрямый ребенок и, ты права, слишком умный для своего возраста.

Разрываясь от горя и нежности, Эрмина сжала руки Лоры.

— Мама, я так хочу вернуться домой! Я мечтаю увидеть озеро Сен-Жан и наши горы, ощутить аромат елей, а главное, обнять своих деток и Мадлен, Акали, Мирей… папу и мою дорогую Киону! Без нее я бы никогда не нашла Тошана.

— Я знаю, — ответила ее мать. — Потерпи, доченька! Если твой муж согласится покинуть больницу, мы скоро будем дома. Но только не раньше понедельника. Я не хочу присутствовать на свадьбе старины Жо и его милой Андреа!

Лора недовольно поморщилась. Она была верна себе: то серьезная и рассудительная, а секунду спустя уже насмешливая и желчная. Возможно, это был ее способ скрыть свой страх, печаль и найти в себе силы преодолеть невзгоды. Эрмине было неважно, что она говорила: ее мать являлась для нее несокрушимой скалой, на которую она могла опереться. Лора была для нее одновременно воплощением и бурного Уиатшуана, и спокойной Перибонки: их живая прозрачная вода пела для нее вечный припев ее снежной родины.