Мари-Бернадетт Дюпюи - Сиротка. В ладонях судьбы

Овид слушал молодую женщину, упиваясь мелодичными интонациями ее голоса и отвлекаясь от своей тревоги.

— Если б вы знали, каким оживленным был Валь-Жальбер, когда мне было десять лет! В школе я написала сочинение, уже после закрытия завода. Я описывала свой городок, людей, водопад — все, что находилось на самой прекрасной в мире земле, рассказывала о хоккейных матчах на катке, расположенном за товарным складом — вон тем высоким зданием… Я тогда получила «отлично», и сестра зачитала мое сочинение в классе. Жозеф и Бетти очень мною гордились.

— Почему они вами гордились? — удивился он.

— О! В ту пору я жила у них. Монахини отдали меня в семью Бетти. Маруа хотели меня удочерить, но этого так и не случилось. К счастью, моя мать нашла меня.

Молодая женщина подняла голову и вгляделась в небо. Дождь закончился, но над холмами висело плотное покрывало облаков. Лошадь фыркнула. Овид остановился и приник ухом к ее животу.

— Скоро можно заводить ее в конюшню, — сказал он. — Ей явно хочется спать. Кризис миновал. Еще один круг, и я буду спокоен.

— В таком случае пойдемте до монастырской школы, — предложила Эрмина. — Моя судьба решилась на этом крыльце.

Она поведала ему свою историю подкидыша, сделав акцент на ее романтичной стороне.

— Сестра Сент-Мадлен обнаружила меня, возвращаясь с товарного склада. Я лежала, завернутая в мех, у меня был сильный жар. Настоятельница уложила меня в свою постель и вызвала кюре, который меня осмотрел. Сестры холили меня и лелеяли, дали мне образование и научили петь. Я им многим обязана.

Молодые люди одинаково задумчивым взглядом смотрели на элегантный фасад монастырской школы, колоколенку, возвышающуюся над крышей, балконы и высокие окна.

— Надеюсь, это великолепное сооружение будет неподвластно времени, — сказал Овид. — И нужно повесить медную табличку на дверь, указав, что здесь началась судьба великой Эрмины Дельбо.

— Вы надо мной подтруниваете! — шутливо возмутилась она. — В наказание я приглашаю вас на ужин.

— Месье Маруа это уже сделал, — ответил молодой человек. — Он обидится.

— Вы правы. Тогда приходите к нам на чай, заодно проверите, все ли в порядке с вашей лошадью.

Овид с улыбкой согласился. Его зеленые глаза светились невыразимой нежностью.

— Я приду.

— Я буду вас ждать.

На следующее утро, когда дети были на занятиях, Эрмину навестила мать. Лора, не снимая мехового манто, знаком попросила Мадлен оставить их вдвоем. Это не ускользнуло от внимания молодой женщины.

— Мама, что с тобой? Ты можешь говорить в присутствии моей подруги, мне нечего от нее скрывать!

— Я предпочитаю остаться с тобой наедине.

Мадлен поспешно поднялась на второй этаж. Она старалась никогда не досаждать вспыльчивой Лоре Шарден.

— Слушаю тебя, мама! И могу поклясться, что ты собралась читать мне мораль. Ладно, снимай свое манто, будем пить кофе.

Лора подошла к своей дочери и сказала ей на ухо:

— Я обеспокоена! Вчера вечером я видела тебя с Овидом Лафлером, когда вы прогуливались с лошадью. Дорогая, о чем ты только думаешь? Ты брала за руку этого мужчину, прижималась к нему. Ты что, совсем потеряла голову? Хочу тебе напомнить, что ты замужем, а супруга солдата не появляется на улице в обществе другого мужчины. Это я и хотела тебе сказать.

— Овид — мой духовный брат, бесценный друг. Ты напрасно сомневаешься в моей верности Тошану.

— Тогда объясни мне, почему он вышел от Жозефа после ужина, — прошептала Лора с насмешливой гримасой. — Дорогая, я пришла не отчитывать тебя, а предостеречь. Поклянись, что ты не спала с ним этой ночью!

— Но, мама! Ты сошла с ума! Совсем необязательно было шпионить за нами и следить за его поступками и жестами! Овид просто хотел убедиться, что у его лошади не возобновились колики. Уверяю тебя, он пробыл здесь лишь до полуночи, Мадлен может это подтвердить. Мы втроем трудились над письмами в правительство, в Бюро по делам индейцев. Мы хотим сообщить о том, что на самом деле творится в этих пресловутых пансионах, созданных для того, чтобы постепенно истребить народ монтанье. Я ведь уже объясняла все это тебе и папе! Бадетте я тоже написала письмо, попросив ее в своей статье рассказать о творящихся безобразиях. Я сообщила ей все необходимые сведения.

Они вызывающе и настороженно смотрели друг на друга. Лора вглядывалась в лицо дочери в поисках малейших следов, которые могла оставить ночь любви: распухшие губы, более красные, чем обычно, или круги под глазами. Но ей пришлось признать, что во внешности Эрмины не было ничего подозрительного.

— Неужели ты действительно считаешь меня способной изменить Тошану, мама? Мы с Овидом поклялись друг другу в дружбе, тебе не о чем беспокоиться. Даже во время нашего похода верхом ничего не случилось.

Она лгала, и на ее щеках выступил легкий румянец. Лора, внезапно смягчившись, обняла дочь.

— Девочка моя, я знаю, как слаба порой бывает плоть. И сердце тоже… Я была на грани паники. Я так испугалась, что ты разрушишь свой брак из-за минутного помешательства. Это будет катастрофой для детей, не забывай об этом никогда. Тошан страстно любит тебя, и ты его тоже, я в этом уверена, несмотря на его недостатки и былые ошибки. Прошу тебя, будь осторожна в будущем. Я допускаю, что ты хочешь изобличить мерзости, в которых виновны эти монахи из пансиона. Ты мне достаточно поведала о них, мне даже спились кошмары. Но местные люди не поймут твоих дружеских отношений с этим учителем!

Лора сделала акцент на слове «дружеских». Потом она добавила:

— Народ будет судачить здесь и в Робервале, а также в Сент-Эдвидже, и, когда Тошан вернется, пусть даже просто приедет в увольнительную, до него могут дойти эти слухи. Он оскорбится и начнет сомневаться в твоей верности. Твой муж ревнивый собственник. Даже если ты сможешь убедить его, что ничего плохого не делала, его еще долго будут терзать подозрения.

Эрмина согласно кивнула. Слова матери были разумными и пугающе точными. Сраженная этой неумолимой логикой, она с трудом сдерживала слезы. Взволнованная, Лора нежно обняла ее.

— Доченька моя любимая, ты такая отважная! И такая хрупкая! Тебе приходится поднимать Киону, и ты была так великодушна, что взяла под свое крыло Акали. На твоих плечах столько ответственности, а Тошана нет рядом.

— Мама, мне приятно баловать эту малышку. С Кионой все по-другому: она должна войти в нашу семью официально. Если бы папа ее узаконил, она бы навсегда была избавлена от подобного обращения.

— С тобой ей тоже ничего не грозит, Эрмина. Она сводная сестра твоего мужа, — отрезала Лора, тут же отстранившись. — Зачем спешить? Позже будет видно. Я хорошо отношусь к Кионе и, повторяю, испытываю к ней искреннее сострадание. Но я не вижу необходимости в публичном признании отцовства.