Джон Пэрис - Кимоно

Асако находила ее очаровательной, потому что еще не научилась различать людей. Она поверяла ей все свои планы, касающиеся нового дома. И вместе обе девушки объездили Токио, осматривая дома, в автомобиле, который Ито достал для них.

Асако заранее решила, что ее дом должен быть на берегу реки, где она могла бы видеть проходящие суда, совсем так, как дом, в котором жили ее отец и мать. Желаемое жилище было наконец найдено на берегу реки в Микодзиме, совсем на краю города; там вишневые деревья цвели так роскошно весной, и ей можно было видеть, как широкая река Сумида омывает ступени ее сада, как проходят мимо пыхтящие речные суда, портовые джонки, увозящие на прогулку толпы студентов; а дальше, на противоположном берегу, виднелись деревья Асакусы, освещенные прибрежные рестораны, такие шумные при наступлении ночи, высокие мирные пагоды, серые крыши храма богини милосердия.

Как раз когда новый дом был почти готов для житья и энтузиазм Асако достиг высшей степени, а проекты шелковых драпировок и изящных полочек почти выполнены, Джеффри внезапно объявил о своем желании уехать из Японии.

— Больше я не могу выносить ее, — говорил он с досадой, — не знаю, что это нашло на меня.

— Оставить Японию? — воскликнула его жена с ужасом.

— Ну, я не знаю, — проворчал муж, — здесь вовсе не следует оставаться и пускать корни.

Дождливый сезон только что кончился, жаркий сезон теплых дождей, который японцы называют «нуйюбай». Он и расстроил нервы Джеффри. Ему в жизни не приходилось испытывать ничего более неприятного, чем эта сырая, утомительная жара. Она заставляла потеть стены. Она пропитывала бумагу, простую и промокательную; она портила кожу, форму обуви и платья. Она не давала спичкам загораться. Она напитывала испарениями постель Джеффри и прогоняла его сон. Это заставляло его совершать долгие ночные прогулки по молчаливому городу в атмосфере, густой, как воздух оранжереи. Она не давала подняться над Токио вонючим испарениям, запахам кухни, прачечной и людей, и слишком сильно пахло в городе мощным дыханием вечнозеленых деревьев, что напоминало о крепких духах публичного дома в Нагасаки и вызывало в памяти картины танца Чонкина.

Она вызвала из всякой лужи стоячей воды тучи кровожадных москитов. Они преследовали Джеффри с какой-то дикой расовой ненавистью. Они умели проникать сквозь сетку от москитов, отделявшую его постель от постели Асако. При вечернем свете они легко избегали его ударов, и он мог удовлетворять чувство мести только по утрам, когда они отяжелевали от его крови.

Краска сошла со щек англичанина. Его аппетит уменьшился. Теннис казался пыткой и утомлял. Он становился резким и раздражительным, каким никогда не был прежде.

Реджи Форсит писал ему из Чузендзи: «Яэ здесь, и мы катаемся на яхте, на парусной лодке, называемой жаворонком. Здесь за пять фунтов можно стать собственником одной их них. Я вообразил себя шкипером и уже выиграл приз на двух состязаниях. Но чаще мы уплываем от компании дипломатов и наслаждаемся бутербродами на еще не тронутых другими берегах озера: пикник богов. Потом, если ветер не упадет, это счастье; если же его нет, я должен грести весь обратный путь. Яэ смеется над моей греблей и говорит, что, будь вы здесь, вы бы сделали это гораздо лучше. Она не хочет верить, что я однажды выиграл приз на состязаниях Четвертого Июля и щеголял с очень милым букетом, как прекрасная дама, тогда как вы остались с пустыми руками. Вы опасный соперник, но в этом-то я могу вас вызвать на состязание. Есть еще не занятое место в моей кроличьей будке. Как раз найдутся комнаты для вас и миссис Баррингтон. Здесь, наверху, воздух свеж. По ночам бывает совсем холодно и вовсе нет москитов».

Но Асако не хотела ехать в Чузендзи. Все ее мысли вращались около маленького домика у реки.

— Джеффри, милый, — говорила она, перебирая его волосы тонкими восковыми пальчиками, — это жаркая погода раздражает вас. Почему бы вам не съездить, ну хоть на неделю, наверх, в горы, и не остановиться у Реджи?

— Вы хотите ехать? — спросил ее просиявший муж.

— Я, право, никак не могу. Вы знаете, они как раз кладут «татами»; и когда это сделают, дом будет готов. Кроме того, я чувствую себя так хорошо здесь. Я люблю жару.

— Но я ведь ни разу не расставался с вами, — возражал Джеффри. — Я думаю, что это было бы очень нелюбезно с моей стороны.

Но эта сторона вопроса не затрудняла Асако. Она была поглощена своими проектами. Наоборот, она даже чувствовала некоторое облегчение. Она сможет отдавать все время своему любимому японскому дому. Джеффри она очень любила, но ведь он до такой степени не интересуется ничем.

— Ведь это же всего на несколько дней, — сказала она. — Вам нужна перемена. А когда вы вернетесь, мы как будто поженимся вновь.

Джеффри уехал рано утром после долгих колебаний, поручив Танаке заботиться и оберегать его леди и точно выполнять то, что она ему прикажет.

Только на половине пути, на крутом подъеме между Никко и Чузендзи, он почувствовал, что его легкие как будто освобождаются от толстой, покрывавшей их кожи. Тогда он порадовался тому, что поехал.

Приехав, он пошел пешком. Кули шел перед ним, неся на спине его багаж. Они шли под проливным дождем по длинной тропинке через ущелье. Джеффри чувствовал, что вокруг него горы, но их очертания были окутаны туманом. Наконец туман поднялся вверх; и хотя местами он еще висел на ветвях деревьев, похожий на клочки ваты, стали видны обрывы и пропасти; а над головой, пробиваясь сквозь покров тумана на невероятной высоте, обрывки гор казались падающими с серого неба. Все было омыто дождем. Утесы песчаника сияли, как мраморные, роскошная листва деревьев походила на лакированную кожу. Поток ревел в этой пустыне, несясь великолепными свободными прыжками по серым валунам. Туземцы проходили мимо, одетые в соломенные плащи, очень похожие на пчелиные ульи, в тонких капюшонах из промасленной бумаги, цвета шафрана или лососины. Полы их кимоно были подняты и закреплены вверху у мужчин и женщин как у рыбаков, показывая узловатые, мускулистые ноги. Цвет лица у этих горцев был красный, как цвет спелого плода; азиатская желтизна едва была заметна.

Некоторые вели длинные вереницы худых, с выдающимися ребрами лошадей, с колокольчиками на уздечках и высокими вьючными седлами, похожими на детские колыбели, окрашенные в красный цвет. Дикого вида девушки проезжали верхом в узких синих панталонах. Они ехали, чтобы доставить провизию в поселения на берегу озера или в отдаленные лагеря рудокопов по ту сторону гор.