Гарольд Роббинс - Властелины удачи

— Извини. Со старыми привычками трудно расстаться.

— Очень даже легко, — возразила Гленда.

Доктор Грюнвальд, одевавшийся по ходу их разговора, нахмурился и оглядел комнату.

— Вернемся к исходному вопросу. Счастлива ты или нет?

— Сейчас — да. Потому что ты меня качественно оттрахал. А вот что будет со мной в полночь?

— На это рассчитывать не стоит.

— То есть спасение надо искать в психоанализе? За который я плачу?

— Голда, ты рабыня собственных чувств. Ты обиделась на отца…

— Мне было на что обижаться. Это я точно знаю.

— На твоем месте я бы бросил этого гоя и попытался наладить отношения с отцом.

— Кто говорит твоими устами? Фрейд или Моисей? Ты также советуешь мне выйти замуж за будущего рабби и сосредоточиться на домашнем хозяйстве и воспитании детей?

— Если б ты была счастлива, то не пришла бы ко мне. Тот, кто доволен собой и своей жизнью, не обращается к психоаналитику. Я знаю, тебя послала ко мне мать. Но ты бы не пошла, если б не чувствовала, что тебе нужна помощь.

— Наладить отношения с отцом… Такое возможно только на его условиях.

— А чего ты хочешь, Голда? Чего ты хочешь больше всего на свете?

— Контракт на пять недель в первоклассном клубе вне Нью-Йорка.

В декабре тысяча девятьсот сорок второго года, когда Гленде только исполнилось двадцать лет, она впервые вышла на сцену стрип-клуба в Майами. Джиб Дуган, несмотря на все его пренебрежение к стриптизу, провел все переговоры и убедил ее подписать контракт. За каждую из двух недель ей полагалось пятьсот долларов, куда больше, чем она получала в Нью-Йорке.

И Мела Шмидта, владельца клуба, Джиб убедил в том, что он не прогадает, пригласив Голду, поскольку еврейский юмор особо оценят как евреи, приезжающие в Майами в декабре, несмотря на сложности военного времени, так и солдаты, находящиеся в отпуске или получившие увольнительную.

Мистер Шмидт в принципе согласился с Джибом, но настоял на том, что Гленда должна выступать в костюме, примятом в клубе, то есть практически без оного. И в контракте появился пункт о том, что она будет выходить на сцену в «сокращенном костюме, в каких работают другие артистки в «Casa Pantera» [38] «Дом Пантеры» ( um .). . Джиб, кстати, согласился с ним, что на полураздетую певицу-танцовщицу-комика зрители будут слетаться, как мухи на мед. Шмидт пошел даже на то, чтобы дать в газетах рекламное объявление о выступлениях Гленды Грейсон в его клубе.

До Флориды они добирались на поезде, причем большую часть пути простояли. Гленда никогда не уезжала дальше Катскилл, а потому, как зачарованная, смотрела в окно. Хотя она и знала, куда едет, летняя жара в декабре поразила ее. В Майами они прибыли рано утром, устроились в отеле, немного поспали, а уж потом отправились в клуб.

«Casa Pantera» представлял собой квадратное здание из бетона на Бискайском бульваре. Рекламный щит обещал грудастых брюнеток, фантастических блондинок, потрясающих женщин, которых нигде больше не увидишь.

В вестибюле их встретили фотографии стриптизерш: Эвы Эден, Чести Бун, Расти Бивер и Хоуп Даймонд. Их наряд составляли полоска ткани на груди и миниатюрный матерчатый фиговый листок между ног. Гленда ахнула. Она и представить себе не могла, что «сокращенный костюм», о котором говорилось в договоре, будет сокращен до такой степени.

Джиб отослал Шмидту фотографию Гленды в трико и ажурных чулочках. На ее афише значилось: «Прямо из Нью-Йорка и Катскилл! Зажигательные танцы, фантастические песни, сногсшибательные шутки Гленды Грейсон! Если вы не видели Гленду Грейсон, вы не видели ничего!»

Обычно она выступала в трико. Иногда в грации, с подвязками. Когда они прибыли в клуб, Гленда поняла, что костюма у нее нет. Впервые в жизни она не подготовилась к выступлению.

В кабинете Мела Шмидта она созналась, что у нее нет «сокращенного» костюма и надо что-то придумать.

— Это пустяки, — отмахнулся Шмидт. — Длинные черные чулки, черный пояс, черные мини-трусики. Это всегда смотрится. Выглядит сексуально, Пойми, наши девушки снимают с себя ровно столько, сколько разрешено полицией. К примеру, трусики должны закрывать волосы полностью, их нельзя стягивать и показывать зрителям, что у тебя под ними. Но обнажать грудь можно, так что к концу выступления тебе придется скинуть бюстгальтер. Иначе тебя освистают.

Он вызвал стриптизершу Чести Бун, женщину лет тридцати пяти с отличной фигурой, и попросил, ее помочь Гленде. Чести сказала, что знает маленький магазинчик в центре города, где есть все необходимое. И она готова сходить туда с Глендой.

— Сходи, пожалуйста, — кивнул Шмидт. — И покажи все, что ей нужно.

В тот вечер в гримерной Гленда глотала слезы, натягивая ажурные чулки и прикрепляя их к черному поясу. Маленький треугольник черного шелка прикрывал ее лобок. С помощью бритвы и ножниц она избавилась от волос, которые вылезали из-под шелка. Она надела два бюстгальтера. Один обычный, черный. Второй — из прозрачного черного материала. А поверх — черную, отделанную широкой тесьмой жилетку.

В магазине мужской одежды она приобрела черную мягкую шляпу с широкими полями, которую надвинула на лоб, чтобы лицо оставалось в тени.

— Да, вот это я называю класс, — воскликнул Мел Шмидт, заглянувший в гримерную за несколько минут до ее выхода на сцену. — Ты знаешь, как подать себя. Это чувствуется.

После его ухода Гленда привалилась к двери и закрыла глаза.

— У меня нет другого выхода, не так ли? — прошептала она Джибу. — Без тысячи баксов, которые должен заплатить нам Мел, мы не сможем добраться до Нью-Йорка.

— Не трусь, детка, — широко улыбнулся Джиб. — Ты даже не представляешь себе, какая ты красотка. Да они от тебя глаз не оторвут.

— Я же голая! Голая!

Представление начиналось в девять вечера. Артистов представлял сам владелец клуба. Не слишком остроумно, зато быстро. Четыре стриптизерши, Гленда, еще одна стриптизерша. Музыку обеспечивали гитарист, пианист и барабанщик.

Первые полчаса на сцене превратились в пытку. Зрителям она понравилась, но не прошло и пяти минут, как они начали орать: «Раздевайся! Раздевайся!» Она скинула жилетку, за что ее наградили криками и свистом. Потом они успокоились и выслушали ее песни и шутки. Но ей приходилось делать паузы, чтобы снять с себя что-то еще. Ее это раздражало, а мысль о том, что в конце концов ей придется обнажить перед всеми грудь, просто нагоняла ужас. Так что выступала она без обычного подъема.

Но зрители, похоже, этого не замечали. А после монолога об отце: «Голда! Ради благополучия семьи… Измени имя! Пожалуйста!» — некоторые аплодировали ей стоя. Она не догадывалась, что из-за ее наготы фраза эта приобретала особую пикантность.