Кристин Сэлингер - Семейные тайны

— Прямо как Глория. Меня не проведешь, Сибилл.

У нее перед глазами поплыли круги, дыхание участилось.

— Извини, но я не в состоянии что-либо обсуждать. Мне нужно сесть. Прошу тебя. Я должна сесть.

Разъяренный, он пристально посмотрел на нее. Ее щеки покрыла мертвенная бледность, глаза остекленели, дыхание вырывалось из горла судорожными хрипами. Если она симулирует недомогание, подумал Филипп, значит, Голливуд потерял в ее лице звезду первой величины.

Выругавшись себе под нос, он поволок ее к дивану. Сибилл буквально повалилась на подушки и закрыла глаза.

— Мой портфель. В нем таблетки. — От боли она забыла про всякое смущение.

Филипп взял черный портфель из мягкой кожи, стоявший у стола, и, порывшись в нем, извлек пузырек с таблетками.

— Имитрекс? — Он взглянул на нее. Она сидела с закрытыми глазами, закинув голову. Ее стиснутые в кулаки руки лежали на коленях. — Сильный болеутоляющий препарат против мигрени.

— Да. Я принимаю его время от времени. — Сосредоточься, расслабься, приказывала себе Сибилл. Но, как она ни старалась, мучительная боль не уменьшалась. — Мне следовало взять его с собой. Если бы таблетки были при мне, я не довела бы себя до такого состояния.

— Держи. — Он подал ей одну таблетку со стаканом воды, взятой из мини-бара.

— Спасибо. — Сибилл едва не захлебнулась, спешно запивая таблетку. — Она не сразу начнет действовать, но это лучше, чем инъекция. — Она опять закрыла глаза, молясь про себя, чтобы Филипп ушел и оставил ее в покое.

— Ты ела?

— Что? Нет. Сейчас все пройдет.

Истерзанная болью, Сибилл казалась хрупкой и беззащитной. Она заслужила эти страдания, думал Филипп. Ему следует удалиться, пусть сидит тут и мучается от боли. Но вместо этого он снял телефонную трубку и заказал в номер ужин.

— Я ничего не хочу.

— Помолчи. — Он заказал порцию супа и чай и принялся вышагивать по комнате.

Как мог он так непростительно ошибаться, когда, казалось бы, до совершенства развил в себе навык быстро и верно оценивать людей? Он считал, что познакомился с умной интересной женщиной, наделенной тонким вкусом и чувством юмора, а на поверку вышло, что под привлекательной внешностью и изысканными манерами скрывается беспринципная лгунья и авантюристка.

— В своих заметках ты пишешь, что единственный и последний раз видела Сета, когда ему было четыре года. С чего вдруг теперь такой интерес?

— Я думала, что смогу помочь.

— Кому?

Надежда на то, что боль скоро отступит, придала ей силы. Она открыла глаза.

— Не знаю. Хотела помочь ему, Глории.

— Помогая ей, ты обрекаешь мальчика на страдания. Я ведь прочел твои записи, Сибилл. «Вступила в контакт с объектом». И ты еще надеешься убедить меня, будто он тебе небезразличен? Это ребенок, а не объект, будь он проклят.

— Я пыталась соблюдать объективность.

— Тебе нужно попробовать пробудить в себе человечность.

Его слова ужалили ее в самое сердце.

— Я не очень хорошо разбираюсь в чувствах. Моя специализация — реакции людей и модели поведения. И я надеялась, что, наблюдая развитие ситуации со стороны, сумею верно проанализировать ее и найти приемлемое решение проблемы для всех заинтересованных лиц. Как выяснилось, я оказалась не на высоте.

— Почему ты раньше ничего не предпринимала? — спросил Филипп. — Почему не пыталась анализировать обстоятельства, когда Сет жил с твоей сестрой?

— Я не знала, где они. — Она тяжело вздохнула и покачала головой, понимая, что сейчас не время оправдываться, тем более что мужчина, взирающий на нее холодными глазами, в любом случае не примет ни одну из предложенных версий. — И, честно говоря, никогда по-настоящему и не пыталась выяснить. Время от времени посылала ей деньги, если она просила. Наши с Глорией отношения, как правило, носили непродуктивный и неприятный характер.

— Ради Бога, Сибилл. На карту поставлена жизнь ребенка, а ты толкуешь о своих взглядах на соперничество между сестрами.

— Я боялась привязаться к нему, — вспылила она. — Потому что однажды, когда это случилось, она забрала его от меня. Это ее ребенок, не мой. Что я могла сделать? Я предлагала свою помощь, но она не захотела. Она растила его одна. Мои родители от нее отказались. Мама даже признавать не желает, что у нее есть внук. Я знаю, что у Глории есть проблемы. Но ведь у нее нелегкая жизнь.

Филипп смотрел на нее, изумляясь про себя.

— Ты это серьезно?

— Ей не на кого рассчитывать, — начала Сибилл и закрыла глаза, услышав стук в дверь. — Извини, но я сейчас не способна проглотить ни крошки.

— Способна.

Филипп отворил дверь, впустив в комнату официанта. Он жестом показал ему поставить поднос на столик перед диваном и быстро отпустил, присовокупив к счету щедрые чаевые.

— Ешь суп, — приказал он Сибилл. — Необходимо подкрепить организм, пока тебя не стошнило от лекарства. Не забывай, у меня мама врач.

— Хорошо. — Она медленно поднесла ко рту ложку с супом, убеждая себя, что принимает очередное лекарство. — Спасибо. Я понимаю, ты сейчас не в настроении проявлять доброту.

— Бить лежачего не в моих правилах. Ешь, Сибилл, а потом продолжим.

Она вздохнула. Боль в голове чуть притупилась. С такой болью она уже справится, подумала Сибилл. И с Филиппом теперь, пожалуй, тоже.

— Попытайся понять мое видение происходящего. Глория позвонила мне несколько недель назад. Она была в отчаянии. Сказала, что потеряла Сета.

— Потеряла? — Филипп издал саркастический смешок. — Забавно.

— Я поначалу решила, что его похитили, но потом мне удалось вытянуть из нее кое-какие подробности. Она объяснила, что мальчик в вашей семье, что вы отняли его у нее. Денег на адвоката у нее нет, а ей приходится в одиночку бороться с целой семьей, с системой. Я выслала ей денег на адвоката и обещала помочь. Сказала, чтобы она ждала, когда я свяжусь с ней.

Чувствуя, что организм постепенно приходит в норму, она взяла из хлебницы булочку и разломила ее.

— Я решила приехать сюда, чтобы оценить ситуацию собственными глазами. Я знаю, Глория не всегда рассказывает всю правду; ей свойственно передергивать факты в угоду своим интересам. Но в данном случае главный факт налицо: Сет у вас, а не у нее.

— И слава Богу.

— Я знаю, вы заботитесь о его благополучии, но ведь она его мать, Филипп. Она имеет право воспитывать собственного сына.

Он пристально вглядывался в ее черты, вслушивался в интонации голоса, не понимая, озадачен он или разгневан.

— Ты действительно в это веришь, да?

Ее лицо приобретало естественный цвет, взгляд просветлел. Теперь она могла прямо смотреть ему в глаза.

— Что ты имеешь в виду?

— Веришь, что мы отняли Сета, воспользовавшись плачевным состоянием бедной матери-одиночки. Веришь, что она стремится вернуть своего сына. И даже в то, что она наняла для этого адвоката.