Николас Эванс - Перевал

Было слышно, что в зале установилась гробовая тишина.

— Она любила маму всем сердцем, как и я. Потому что у нас самая лучшая мама на свете. Она красивая и веселая, она очень мудрая и умная. Она дарила нам свою любовь и прощала нас так, как умеет делать только материнское сердце. Она всегда была готова прийти на помощь. Всегда. И она осталась такой до сегодняшнего дня.

Бог мой, все плакали. Джош почувствовал, как у него запершило в горле. Он хотел продолжить, но слова об отце прозвучали бы сейчас неуместно. Он оглянулся, и Джулиан скромно протянул ему бокал с шампанским.

— Итак. Если в руках бокал, то тост напрашивается сам собой. Давайте выпьем за этих невероятно прекрасных женщин. За Айрис и Сару!

Все повторили его последние слова, и публика взорвалась аплодисментами. Джош весело смотрел на столпившихся вокруг него гостей, которые с поздравлениями, поцелуями и объятиями по очереди обращались к нему. Сцена приветствия столь успешного оратора длилась не меньше пяти минут. Наконец толпа расступилась и он увидел залитое слезами лицо матери. Она подошла к нему и прижала к себе.

— Как я люблю тебя, — прошептала она. — Как же сильно я тебя люблю.

Когда позже, после окончания вечеринки, Джош лежал, уставившись в потолок, уставший, но слишком возбужденный, чтобы уснуть, а Ники тихо похрапывала рядом, он думал о том, какими странными существами представляются ему люди. Они разные, потому что их разрывают на части эмоции. Любовь и ненависть, радость и отчаяние, смелость и страх. Время похоже на какой-то невероятно колоритный диск, который постоянно вертится, так что свет на нем то исчезает, то появляется вновь. Джош вспомнил все лица, молодые и старые, смеющиеся и плачущие, когда он произносил речь. Не имело значения, семнадцать или семьдесят лет было человеку, диск продолжал вертеться для каждого. Наверное, теперь, когда ушло в прошлое время, связанное с теми страшными событиями, ему легче разобраться в цветах и оттенках этого волшебного диска. Сейчас он точнее и полнее мог сказать, как ему видится человеческая жизнь.

Возможно, эти странные рассуждения вызваны тем, что он перестал принимать таблетки, которые ему прописал врач в прошлом году. У него тогда была жуткая бессонница. Все дни слились в один серый бесконечный поток. Нет, Джош предпочел бы ощущать время как разноцветный диск. Хотя он по-прежнему не мог быстро заснуть.

Когда он был совсем маленьким, то перед сном всегда перечислял несколько вещей, до десятка, которые его пугали больше всего на свете, — ведьмы, вурдалаки, миссис О’Рейли, уборщица в детском саду, у которой был стеклянный глаз. Смысл такого перечисления сводился к тому, что, называя эти вещи, ты гарантируешь себе спокойный сон, в котором не увидишь их. Каждый вечер в течение шести месяцев после возвращения из Монтаны, даже после того, как Чарли Риггз сообщил ему, что не собирается предпринимать каких-либо действий, Джош специально представлял истекавшего кровью Рольфа, судорожно сжимавшего руку, потому что боялся заснуть и увидеть, как его тело, изъеденное рыбой, восстает из глубины горного озера.

Наверное, рисуя в своем воображении ужасные живые картинки, Джош избавился от ночных кошмаров. Чарли переживал, что груз вины окажется для юноши слишком тяжелым, однако Джош чувствовал, что это не так. Он был рад тому, что его родители сумели устроить свои судьбы, что они снова счастливы, как после прохождения через какой-то изнурительный перевал.

Джош почти заснул. Он подумал, что надо бы разбудить Ники и отправить ее в гостевую комнату. Но ему показалось, что это было бы жестоко, да и мама с пониманием относится к таким вещам. Она не смутится, если узнает. Он закрыл глаза, а диск все кружился, радуя взгляд сменой немыслимых цветовых оттенков, которые медленно угасали и наконец исчезли. Джош провалился в сон без сновидений.

Бен нашел бы дорогу с закрытыми глазами. Но за шесть лет, которые прошли с тех пор, как он уехал, здесь многое изменилось. Вдоль трассы выстроились новые магазины, на Джексон-авеню появились незнакомые красивые офисы, у входа на территорию школы установили какие-то шикарные современные ворота. Вдоль тротуара выросли вишневые деревья, укутанные сейчас в полиэтилен, чтобы олени не обгрызали молодую кору.

А вон и дом, построенный им много лет назад. Его окна виднеются сквозь клены, которые они высаживали вместе с Сарой. Кизиловый куст у подъездной дорожки выглядит каким-то уставшим и блеклым. Вместо него лучше было бы посадить магнолию. Да, дом по-прежнему впечатляет, хотя многое Бен сейчас переделал бы. У окна он заметил Сару. К тому времени когда он припарковал свою маленькую «Хонду», взятую напрокат в аэропорту, она уже выходила из дому. Он выбрался из машины и поспешил ей навстречу.

Она выглядела прекрасно. Голубая льняная юбка и кремовый кашемировый свитер с V-образным вырезом очень шли ей. В ее руках был букет белых лилий. Бен выбрал такой же. Его цветы лежали на заднем сиденье автомобиля.

— Ты выглядишь так мило, — приветливо произнес он.

— Ты тоже.

Она положила свою руку ему на плечо и поцеловала в щеку. Он заметил, что у нее другие духи. Раньше он всегда покупал ей один и тот же аромат на Рождество.

— Все готово? — спросил он.

— Да.

Бен открыл перед ней дверь. Но она не садилась. На ее лице мелькнула тень. Сара смотрела на кизиловый куст.

— Чертово насаждение, — произнесла она. — Оно здесь не годится. Наверное, лучше было бы посадить магнолию. Как ты думаешь?

Бен задумчиво кивнул.

— Да, не могу не согласиться.

— Ладно, они так долго приживаются, пока не начнут радовать глаз.

Кладбище находилось в другом конце города. Однако утром движение автомобилей еще не было таким оживленным, поэтому они доехали довольно быстро.

— Я слышал, что Джош произвел фурор на вечеринке.

— Он выбил у всех почву из-под ног. Если он будет производить такой же эффект в суде, то я тебе скажу точно, что это будет великий адвокат.

Джош предложил отмечать последний день сентября как день памяти Эбби. Тогда, два года назад, в Монтане шел страшный снегопад… И Саре, и Бену эта идея пришлась по душе, потому что дата похорон ассоциировалась у них со страшными воспоминаниями. Фотографы, команды операторов, которые выстроились и выкрикивали свои вопросы, вся эта шумиха не вызывали ничего, кроме раздражения и горечи. Сара не могла пройти к черному седану, ожидавшему ее, потому что они преградили ей дорогу. Лицо Сары, бледное и мокрое от слез, было скрыто черной вуалью, но она не могла до сих пор избавиться от впечатлений того дня.

Стоянка была почти пуста. Они оставили машину и прошли со своими одинаковыми букетами через ворота мимо одетого в униформу служащего, который улыбнулся им и кивнул. Чтобы добраться до могилы Эбби, нужно было пройти по небольшой тропинке вверх по холму.