Фрэнсис Шервуд - Ночь печали

Франсиско тоже был согласен с Куинтавалем в том, что Агильяр лучше выглядел голым. В конце концов, святой Франциск часто снимал с себя одежды, чтобы отдать их бедным, и ушел из отчего дома, ничего с собой не взяв.

Когда касик Семпоалы начал говорить, Агильяр наклонился вперед, пытаясь уловить хоть одно знакомое слово языка майя, он хотел понять, что же говорит касик, но в итоге лишь покачал головой. Он не понимал ни слова.

— Ты же и предложил отправиться в этот город, Агильяр, — возмутился Кортес. — Я думал, что ты их понимаешь.

— Я не знаю язык науатль. Я говорю на языке майя.

— О господи, Агильяр, ну почему они все не говорят на одном языке? Они же индейцы. Индейцы есть индейцы.

— А вы разве не помните, что они не считают себя одним народом, команданте? Французы тоже белые, но на испанском не говорят.

— А зря.

Толстый касик снова что-то произнес.

Вид у Агильяра стал совсем беспомощный.

— Вождь спрашивает, откуда вы пришли, — донесся чей-то голос из-за спин испанских солдат. — Касик Семпоалы спрашивает, Кетцалькоатль вы или нет.

— А кто ты ? — опешил Кортес. — Выйди вперед, покажи свое лицо.

Ему никто не ответил.

— Агильяр, скажи на языке майя: кто ты? Выйди вперед.

— Кто ты? — сказал Агильяр на языке майя. — Выйди вперед, и тебя наградят.

Вперед никто не вышел, но солдаты загомонили, зашептались.

— Cállese! [22] Молчать! ( исп. ). Замолчите! — скомандовал Кортес. — Агильяр, скажи: выйди вперед или тебя накажут.

Солдаты расступились, пропуская одну из рабынь, привезенных из Табаско. Она подошла к офицерам и касику с его свитой.

— Ты знаешь язык науатль? — Кортес покосился на Агильяра. — Она что, владеет языком науатль? Поговори с ней, она же рабыня-майя.

— Я говорил с ней на языке майя, — возразил Агильяр. — Я не знал, что ей известен науатль, язык народа мешика.

— Как ее зовут?

— Малинцин.

Кортес увидел ту самую девушку, что так понравилась ему, ту самую, с блестящими волосами и глазами цвета полуночи. Он не взял ее в наложницы, а отдал Пуэртокарреро, чтобы она не попадалась ему на глаза и он мог воспользоваться ею, когда у него появится больше времени.

— Пусть скажет толстому касику, ленивой жирной туше с отвратительными отметинами на лице, что мы, Кетцалькоатль, почитаем и приветствуем его, — велел Кортес Агильяру на испанском. — Пусть скажет, что мы хотим остаться здесь на несколько дней. Мы все очень голодны и готовы сожрать целого медведя.

— Наш предводитель, имя которого Кетцалькоатль, говорит прославленному и досточтимому касику Семпоалы, что мы счастливы очутиться в этом городе и благодарны ему за гостеприимство.

Малинцин поведала касику на языке науатль, что гости пришли издалека, услышав о разуме и справедливости, величии и рассудительности, мудрости и уме высочайшего высочества, касика Семпоалы, и потому он оказывает им честь, приняв их в этом прекрасном городе.

Касик кивнул, и трое его солдат упали перед Кортесом на колени и принялись есть землю.

— О господи, скажите им, чтобы они встали! — воскликнул Кортес. — Терпеть этого не могу.

— Это знак почтения, — пояснила Малинцин.

— Что она сказала, Агильяр?

— Она сказала, капитан, — ответил Агильяр, — что поедание земли — это знак почтения и это легче, чем съесть медведя.

— Она ничего не говорила о медведях, Агильяр.

— Да, не говорила.

У Малинцин дрожали колени, во рту пересохло, а в ушах звенело. Она не знала, откуда взялись слова, слетевшие с ее губ, — из груди, из горла, из-за зубов? Она еще никогда в жизни не вела себя столь дерзко и потому поспешно покосилась на небо, подумав, что на мгновение стала богом и это бог говорил через нее. Жрецы погружались в транс, чтобы услышать богов и провозгласить их волю, а некоторые пленники, например женщины, избранные для Праздника кукурузного початка, на время становились глашатаями богов.

— Маакс. — Кай сзади дернула ее за юбку. — Что ты делаешь?

— Я не знаю, Кай. Честно, я не знаю.

— Кто это с ней? Что она сказала?

— Она не понимает, команданте, почему она такая дерзкая.

— Во имя Иисуса и всех святых, сейчас не время для скромности. Кстати, который час? Нуньес?

— Одиннадцать утра, Кортес.

— Хм-м-м… а я до сих пор еще не ел.

Франсиско тоже хотелось есть. Индейцы делали изумительный тонкий хлеб, мягкие кукурузные лепешки. Они называли их тлакскалли, а испанцы тортильями. А помидоры! Какой же это вкусный плод, и он никогда не видел такого яркого цвета, как у их гладкой восковой кожуры. Еще у индейцев были оранжевые дыни со скользкими темными семенами, напоминавшими рыбью икру. А пикантный запах плова с перцем чили?

Толстый касик, выведенный из себя непонятной болтовней, начал что-то громко говорить.

— Что он там бормочет? — Кортес посмотрел на Малинцин.

Малинцин посмотрела на Агильяра. Агильяр перевел взгляд на касика. Кортес задумался о том, какие у нее соски, — неужели такие же темные, как губы? А вот язык у нее, напротив, был розовым, и небо тоже, и он представил, каким будет прикосновение этого неба к его члену, каким будет ощущение шероховатости и как оно затем приведет к высочайшему блаженству.

— Который час, Нуньес?

— Одиннадцать часов тринадцать минут, дон Кортес.

Лапа Ягуара, никогда не отходивший далеко от Кай, пробормотал:

— Что они говорят?

— Касик что-то сказал о Моктецуме, — ответила Кай, хотя на самом деле не имела об этом ни малейшего представления.

— Жители Семпоалы ненавидят Моктецуму, — отметил Лапа Ягуара.

— Что она сказала? — вмешался Кортес. — Эти рабы что, шепчутся обо мне?

— Команданте не нравится, что люди шепчутся о нем, — сообщил Малинцин Агильяр.

Майя был родным языком для Лапы Ягуара, и потому он понял его слова.

— Вождь думает, что это заговор.

Затем касик что-то сказал Малинцин.

— Касик просит испанцев не стоять к нему так близко. Им приходится жечь копал для благовоний и размахивать им перед испанцами, так как варвары источают зловоние. Касик спрашивает, моются ли чужаки когда-нибудь.

— А мне здесь нравится, — сказал Нуньесу Альварадо.

— Мне тоже, — согласился Нуньес.

— Что? Говорите громче! — Кортес уже начал выходить из себя. — Я лично отрублю голову каждому, кто откроет рот без разрешения.

— Quédese callado! [23] Сохраняйте тишину! ( исп .). — крикнул кто-то. — Тихо!

— Silencio [24] Тихо ( исп. ). , — передали команду солдаты.

— Касик спрашивает у Малинцин, являются ли испанцы друзьями великого Моктецумы, — сказала Малинцин Агильяру, и тот перевел ее слова Кортесу.

— Скажи касику этого прекрасного города, — медленно произнес Кортес, не отводя взгляда от Малинцин. — Пусть она скажет ему, что мы не знаем Моктецуму и не можем сказать, друг он нам или враг. Мы друзья друзей и враги врагов.