Фред Стюарт - Титан

— Не верь тому, что обо мне болтают. О шефах киностудий всегда сплетничают.

Она нежно взглянула на него:

— О Ник, ты не понимаешь. Я вовсе и не жду от тебя образцовой верности. Это, наверно, потому, что я не имею привычки безумно ревновать, в отличие от некоторых. Я же знаю, что тебе почти ежедневно приходится встречаться с десятками длинноногих красоток, которые тебя соблазняют. И ты соблазняешься. Да мне было бы скучно с тобой, если бы ты не обращал внимания на женщин. Я даже не возражаю, если ты дашь слабину… иногда! Меня, однако, раздражает, что мне ты вообще никакой свободы не даешь.

Он нахмурился:

— Ты жена и мать…

— О да! Имея семерых детей, еще бы я не была матерью! Не надо мне напоминать об этом. Но я еще женщина и просто человек. У меня нет любовника, я не ищу его, но если бы вдруг появился кто-нибудь… кто мне понравился бы, ты же не примиришься с этим, разве нет? Ты ведь никогда не скажешь мне то, что я тебе говорю: «Не возражаю, если иной раз расслабишься».

Он думал всего секунду.

— Не скажу.

— Вот видишь! Таков американский двойной стандарт!

— В Англии, конечно, все иначе?

— Да, иначе. По крайней мере, в высших слоях общества. И ты это знаешь. В Англии все гуляют на стороне, как дворняги, и никто не возражает, пока это делается без шума. Это гораздо более цивилизованный подход.

— Я позволил тебе одного любовника. Рода Нормана.

— И тебе потребовались долгие годы, чтобы ты смог забыть и простить меня! Кстати, если по правде, я до сих нор не уверена, что ты простил. А ведь сказано: поступай с другими так, как хотел бы, чтобы поступали с тобой. Так нет же!

Он раздраженно поморщился:

— Но я люблю тебя. Ты моя.

— И я люблю тебя. И ты мой.

Они посмотрели друг на друга.

— Ну ладно, черт с тобой, — сдался он. — Если когда-нибудь тебе встретится человек, с которым тебе захочется переспать, скажи сначала мне. Я обдумаю.

— Ха! Так я тебе и поверила.

— Нет, честно. Ты в чем-то права. Мне это не нравится, но я признаю, что в чем-то ты права. Только не заводи себе любовника за моей спиной.

— А тебе, значит, можно заводить любовниц за моей спиной?

Молчание.

— Ну что, мы будем заниматься любовью или спорить дальше?

Она поцеловала его.

— Будем заниматься любовью, — сказала она. — Но подумай над тем, что я говорила.

Буря начала утихать к пяти часам утра, а к половине восьмого, когда Ник спустился вниз, она утихла окончательно и сменилась тонкой дымкой тумана, который придал лесу, окружавшему замок Винтерфельдт, сказочный вид. Нику сразу припомнились древние тевтонские легенды о Зигфриде, драконах и троллях, скрывавшихся в герсинианских лесах задолго до того, как Германия стала сторожевой заставой Римской империи.

В холле Ник обратил внимание на забранный в золотую раму портрет кайзера Вильгельма Второго — в полный рост, в белом военном кителе и шлеме с плюмажем. С минуту Ник изучал портрет бывшего правителя Германии, живущего ныне в голландской ссылке. Наличие этого портрета здесь весьма недвусмысленно указывало на политические симпатии графа фон Винтерфельдта. Как и большинство представителей немецкой знати, он был сторонником старой династии. Эта идеология пока что имела в Германии определенное влияние. Реставрация Гогенцоллернов была, в принципе, еще возможна. Германия, издревле привыкшая к самодержавной монархии, в рамках демократии чувствовала себя еще весьма неуверенно, и обширные слои немецкого общества тосковали по лидеру нации, по фюреру.

Ник пересек каменный пол холла и вошел в библиотеку, где был встречен графом фон Винтерфельдтом, одетым с утра в серый двубортный костюм. Граф был высоким подтянутым человеком с военной выправкой и безупречными манерами, что напомнило Нику великого князя Кирилла. У довоенного военного сословия, несмотря на все недостатки, все-таки были общие отличительные черты, которыми можно было только восхищаться. В сравнении с марширующими по улицам нацистскими головорезами, о которых Нику приходилось читать в газетах, граф очень много выигрывал.

— Герр Флеминг, — сказал он, направляясь к Нику, чтобы пожать его руку. — Доброе утро, как ваша голова?

— Саднит немного, но все оказалось не так серьезно, как я боялся.

— Вот и отлично. Прошу вас садиться. Я переговорил с герром Халбахом, начальником местной полиции. Он сообщил мне, что этого нашего официанта зовут Миша Бронский. К нашему удивлению, оказалось, что у него американский паспорт.

Ник присел на краешек кожаного дивана, на котором его вчера приводили в чувство.

— В самом деле? Я слышал о том, что у Коминтерна много своих агентов в Штатах.

— Может быть, но все равно кажется немного странным, что они подсылают сюда своего агента из Америки, в то время когда гораздо проще было бы прислать его из России. С другой стороны, разве можно понять большевиков, правда? Кстати, Халбах интересуется: не согласитесь ли вы дать свидетельские показания?

— Конечно.

— Отлично. — Граф сел рядом с Ником. За большим письменным столом из дуба было высокое окно, и сквозь него видно было, как туман окружает замок своими липкими объятиями. — Вы хотели меня видеть. Полагаю, у вас есть святое право просить меня об услугах. Поскольку я обязан вам жизнью, то помогу с радостью и всемерно.

«Это мне и было нужно», — подумал Ник.

— Я хотел бы продавать Германии оружие, — сказал он. — Не смогли бы вы помочь мне увидеться с нужными людьми?

«Смотри, как вспыхнули его глаза. Он сам идет к тебе в ловушку. Великолепно!»

— Почту за честь помочь вам в этом, герр Флеминг, — негромко сказал граф. — Но уверен, вы согласитесь со мной: в таком деле необходима осторожность. Большая осторожность.

Если верить утверждению о том, что природа определяет характер человека, то у Руди фон Винтерфельдта должна была быть просто ангельская душа, ибо вырос он в одном из самых живописных уголков Европы. В тот день он выехал на своем спортивном автомобиле «бугатти» из замка Винтерфельдт в направлении Мюнхена. Миновав баварские Альпы, откуда открываются великолепные, захватывающие дух виды на Оберзальцбург, он ехал мимо милых и обширных зеленых полей с разбросанными тут и там деревеньками и церквами в стиле барокко, мимо спокойного озера, посреди которого на острове безумный король Баварии Людвиг воздвиг последний и незаконченный памятник своей экстравагантности: копию версальского дворца XIX века, стоимость которой оказалась так велика, что Людвигу пришлось из-за этого даже распрощаться с троном. На поросшей елью и пихтой горе, будто в сказке, возвышались башни и стены замка Нойшванштайн. И везде, где ни проезжал Руди, на холмистых полях щипали сочную зеленую траву коровы и козы.