Фред Стюарт - Титан

— Спасибо вам за это, — сказал граф.

Они все сидели в библиотеке и пили кофе с ликерами.

— Вы, без сомнения, спасли мне жизнь, и я признателен вам за это, герр Флеминг. Лично я абсолютно уверен, что этот Миша окажется агентом Коминтерна.

Его жена графиня София поморщилась.

— Ах эти ужасные безбожники большевики! — воскликнула она. — Они стоят за многими политическими убийствами в Европе. Хотят распространить эту свою чудовищную революцию по всему свету! Но… странно, что они вдруг задумали убить мужа. Ведь, в конце концов, Алекс всего лишь министр культуры. В правительстве много других, более опасных для них деятелей.

Она замолчала и повернулась к мужу, ожидая от него разъяснений.

Ник поднялся с дивана.

— Немного утомился, — сказал он. — Если не возражаете, я отправлюсь спать.

— О Господи, дорогой наш Флеминг, конечно! — горячо воскликнул хозяин дома, подходя к Нику. — Позвольте мне еще раз выразить вам свою признательность за смелый поступок. Я никогда этого не забуду. Никогда. — С этими словами он положил свою руку Нику на плечо.

— М-м… — чуть задумался Ник. — Я хотел бы кое-что обсудить с вами утром. Скажем, перед завтраком?

Они с графом переглянулись. Тот попытался прочесть мысли Ника, потом сказал:

— Я буду в полном вашем распоряжении. В восемь часов, устроит? Здесь, в библиотеке?

Эдвина хотела понять, что задумал ее муж. Зная его уже десять лет, она видела, что на шахматной доске жизни Ник видит, по меньшей мере, на три хода вперед. Его ум неизменно вызывал у нее восхищение. Понять его можно было, только наблюдая за его действиями. А точнее, за результатами его действий. И только потом, уже задним числом можно было восстановить всю цепочку его мысленных ходов.

Поднимаясь по высокой каменной лестнице замка на второй этаж, она спрашивала себя: а не было ли какого-нибудь подтекста в той драматической сцене, свидетельницей которой она стала вместе со всеми за обедом?

Их спальня помещалась на втором этаже замка. Здесь были высокие каменные стены с гобеленами, огромный каменный камин, источавший уютное тепло, и изрядно попорченные молью тяжелые красные шторы на двустворчатых окнах. Гигантская кровать с четырьмя шишечками на ножках и красным плисовым балдахином, на котором еще сотню лет назад был вышит герб Винтерфельдтов. Постель была застелена толстым пледом.

Раздеваясь возле туалетного столика, сделанного в псевдостиле Людовика Шестнадцатого, Эдвина сказала:

— Почему это, интересно, у меня такое странное ощущение, что ты от меня что-то скрываешь, а?

Ник сидел на стуле с высокой спинкой и тканым рисунком на сиденье и снимал лакированные туфли.

— Что ты имеешь в виду?

— Не строй из себя мистера Саму Невинность, — сказала она, — наше присутствие на берлинской премьере вовсе не было таким уж необходимым. Мне известно, что ты, как ненормальный, перетряс весь наш график пребывания здесь только для того, чтобы попасть сегодня вечером в это Богом забытое место. Ты что-то задумал, да?

Ник встал со стула, снял свой пиджак от вечернего костюма и подошел к жене, чтобы она расстегнула ему запонки на манжетах, сделанные из лазурита и золота.

— Я могу тебе довериться? — спросил он.

— Естественно, я же твоя жена.

Ник внимательно смотрел на Эдвину, пока она возилась с его запонками. Да, он ей верил. Несмотря на ее «загул» пятилетней давности с Родом Норманом и откровенное кокетничанье с другими, как, например, с молодым графом Руди. Ник видел, как она строила ему глазки. В сущности, она как раз и хотела, чтобы он это увидел. Несмотря на все это, он знал, что Эдвина все еще сильно любит его и верна ему. У них были любопытные отношения: Эдвина иногда чувствовала необходимость казаться неверной.

Он не сомневался в ее верности еще и потому, что все последние пять лет она практически проходила беременной, произведя на свет еще троих маленьких Флемингов уже после рождения Файны, дочери Рода Нормана, которую Ник, к своему же удивлению, любил нисколько не меньше других детей. Постоянная беременность Эдвины вредила ее карьере в кино и поэтому становилась причиной крупных ссор между супругами. Впрочем, она стоически переносила каждые роды. Скоро дом Флемингов стал походить на детский сад. Эдвина любила и лелеяла свое потомство, хоть и продолжала ругать Ника за то, что он все увеличивает его и увеличивает. Та энергия и неутомимость, с которой он это делал, видимо, отчасти объяснялась последствиями давнего потрясения от аборта, сделанного Дианой. К тому же не исчезли в нем до конца и психологические шрамы безрадостного детства.

Он восхищался своей женой точно так же, как она восхищалась им. И он доверял ей.

— Ну хорошо, — сказал он. — Сегодняшнего убийцу действительно зовут Миша, и он действительно русский. Но это не тот Миша, которого я видел в Петрограде десять лет назад, и он не большевик. В сущности, он и покинул Россию в 1919-ом из-за того, что ненавидит большевиков не меньше меня.

Эдвина потрясенно смотрела на него.

— Тогда кто же он? — спросила она.

— Миша Бронский — безработный голливудский актер.

Она фыркнула:

— Поверить не могу! Актер? Тогда что же его понесло в Германию к графу Винтерфельдту? И почему он хотел убить графа?

— Он и не хотел. Ведь это сам граф предположил, что Миша хотел его убить. Подозрения его укрепились, когда я сказал, что Миша большевик. Мы разыграли спектакль. Два месяца назад мы с Мишей репетировали его в Голливуде. Правда, должен сказать, что пуля сценарием не была предусмотрена. Но правдоподобности она, думаю, добавила.

— Ты хочешь сказать, что разыграл все это?!

Он улыбнулся:

— Именно. Я заплатил Мише за его роль двадцать пять тысяч наличными. И обещал задействовать его в каком-нибудь своем фильме.

Она рассмеялась.

— Я должна была сама догадаться! О Господи, это же смех! Я другого такого розыгрыша не помню! Ты ненормальный? Но… — Она перестала смеяться. — Ведь для Миши все это кончится тюрьмой, да?

Ник развязывал свою «бабочку».

— Ему дадут полгода. Веймарская республика громче всех кричит и шумит по поводу коварного заговора большевиков и Коминтерна распространить их революцию на весь мир, но на деле же она старается не огорчать Сталина и русское правительство. Вот если бы Миша действительно убил графа фон Винтерфельдта, тогда — другое дело. Но поскольку он даже не успел напасть на него, что я засвидетельствую, у следствия почти ничего не останется. Мишу упекут в камеру всего на несколько месяцев. За попытку нападения или за незаконное ношение оружия. Потом его выдворят из страны. Билл Парди работает сейчас над сценарием «Контрразведчика», и я уже вижу там хорошую роль для Миши. К началу съемок, я думаю, его уже отпустят и он вернется в Голливуд.