Надежда Семенова - Победа для Александры

— У нас все по-другому! — Саша еле справлялась с подступающим раздражением. — Любовь — не единственное, что интересует наших женщин!

Досадливая горячая фраза напомнила Саше что-то смутно знакомое, некогда слышанное… Ну да, так и есть, Саша воспроизвела выражение, ставшее крылатым после знаменитого телемоста Познера и Фила Донахью: «У нас секса нет». В Сашином исполнении злополучная фраза прозвучала чуть по-другому, но смысл остался неизменным. Не любовь, не секс, а что-то еще должно было волновать женщин, проживающих на огромной территории распавшегося СССР.

Сулима поежилась, вобрала голову в плечи, отчего ее большой арабский нос напомнил вороний клюв, и торопливо согласилась:

— Да-да, — помолчала, и еще раз, как попугай: — Да-да-да. Русские… — и безнадежно махнула рукой.

Саша знала, что Сулима пользовалась этим жестом, когда случалось нечто неподвластное робкому пониманию йеменки, что-то такое, чему она не могла найти объяснения.

Соседки замолчали. Наступила тишина, разделившая дружную комнату надвое. Сулима размышляла о «загадочных русских» и о том, какой обидный подтекст мог содержаться в невинном вопросе. А Саша силилась подыскать достойный ответ на заданный самой себе вопрос. Что может быть важнее любви? Ничего путного в голову не приходило. Всякие там родина, честь, совесть и честно прожитая жизнь маячили бесплотными надуманными призраками.

Саша прикрыла глаза и попыталась восстановить в памяти полузабытое лицо поэта-инженера Иванова. Вместо него перед глазами неизменно появлялась его каменнолицая матушка. Она поднимала брови выше уровня горизонта и назидательным тоном говорила непонятную фразу: «Чему быть — того не миновать, а остальное — как бог на душу положит». Последнее слово она произносила невнятно, и Саше упорно слышалось «подложит».

Ей представился благообразный старец с золотым венцом, плавающим над лысеющей макушкой, который, воровато оглядываясь, «подкладывал» что-то в плетеную корзинку, прикрытую свежей накрахмаленной тряпицей. Такая же корзина стояла у Ивановых на кухне, и обычно там хранили лук.

Лица самого «боэта» Иванова Саше никак не удавалось вспомнить. Единственным, что было связано с Александром и хорошо удерживалось в памяти, были исписанные рваным, летящим почерком страницы в клеточку. Саша получала письма раз в месяц, исправно, как зарплату. Чаще всего в них были стихи. Элегические, преисполненные грусти и возвышенных слов «о разлуках, коим нет исчислений понятных». Вот Александр-то уж точно согласился бы с Сулимой и сказал, что главное в жизни — это любовь. Саша вздрогнула. Ну, наверное, не просто любовь, «содрогание плоти», а любовь к Прекрасному.

Непонятно почему, но инженер выбрал в Прекрасные Дамы Сашу. Он посвящал ей стихи, один раз прислал банку варенья из крыжовника. В его письмах не было рассказов о том, как он живет, о фабрике, городе Иванове, о работе или еще о чем-нибудь. Иванов писал о синих далях, о бледных ночах и Сашиных глазах, «слишком разных, чтобы правдой быть / Или хотя бы казаться».

Саша могла по полгода не отвечать на письма или отделываться коротенькими, на полстранички. Могла забывать о самом существовании Александра Иванова. Могла жить, не обращая внимания на факт, что где-то томится «узник совести». Но в начале каждого месяца она получала от него письмо. За четыре года можно привыкнуть к чему угодно. И Саша привыкла к мысли, что Иванов будет в ее жизни всегда. То ли «крылатым сфинксом, покой берегущим», то ли вечным женихом, а может, и «рыцарем печального образа». Жаль только, что оживить в памяти образ Александра Саше так и не удалось.

Тогда она принялась думать о Косте. Ей даже захотелось думать, что она может влюбиться в него.

— Костя, — прошептала Саша.

Имя показалось приятным, со сладковато-вяжущим привкусом косточек из абрикосового компота. «Константин» — звучало весомее, и — во-во! то самое, надежнее! Constanta — что-то постоянное, такое же, как крепкие Костины плечи, упрямый затылок, неизменное, как его убеждения. Детская вера в справедливость, мужскую дружбу и еще этот лозунг «Победа достается сильнейшему». Костя говорил эту фразу довольно часто, и всегда оставалось ощущение, что под сильнейшим он имеет в виду себя. Саша вспомнила, что именно эти слова прошептал тренер, который смог бы, она поверила в это сразу и безоговорочно, обязательно смог бы изменить Сашину судьбу. Но Стерлигов и Саша встретились только однажды, встретились с тем, чтобы не видеться больше никогда…

Саша вытерла сухие глаза. Странно, а ей казалось, что она плачет.

Маленькая упрямая Шурка. Как только не доводил ее старший братец, чтобы выдавить хотя бы слезинку.

— Девчонка! — кричал он ей в лицо. Пребольно дергал за косицы, а один раз прижал ей палец дверью и, приблизив красное разгоряченное лицо, прошипел: — Больно? Плачь давай! Зови мамку!

Саша и впрямь заорала, громко, с визгом, так что у Вовки глаза на лоб вылезли. От неожиданности он отпустил дверь. Воспользовавшись подаренной заминкой, Саша навалилась на дверь всем телом и принялась колотиться об нее, придавливая Вовку к стене. Саша вновь и вновь наскакивала на дверь, стараясь прижать брата к стене как можно плотнее, и кричала:

— Больно, больно тебе, Вовчик-морковчик! Скажи, больно?!

Саша вкладывала в каждый бросок всю свою ярость, неистово мечтая сплющить злокозненного Вовку в отбивную, в блин, в пенку на молоке! Она успокоилась, когда за дверью стало подозрительно тихо. Саша потянула дверь на себя, полегоньку, опасаясь, что коварный Вовка просто затаился, чтобы выпрыгнуть и задать сестре новую трепку. Брат стоял лицом к стене, плечи его были опущены. Он так и не повернулся, боком вышел из комнаты и шмыгнул на улицу. С этого дня Вовка перестал задирать сестру и называть ее «бабой».

Саша повернулась на другой бок. Отчего-то не спалось. Ночные мысли были тягучими, безглазыми и темными. Они раскрывали свои немые безгласные рты, и оттуда исходил удушливый запах. Он наполнял комнату невидимым дымом, от которого щипало глаза и хотелось то ли кричать, то ли плакать. То ли все вместе.

Да, не вовремя Саша сунулась со своими «нежностями». Несколько недель назад она переехала к Косте. Нет, первые два вечера были действительно хороши. Костик и вправду оказался каким-то замечательно душистым. Саша сидела с ним рядом, обнимая за крепкое, сильное плечо, и чувствовала себя удивительно хорошо. Правда, вот с сексом получилось чуть похуже… Если честно, то совсем никак. Саша с неудовольствием вспоминала собственные ожидания. Как же, первый раз в жизни, таинство дефлорации, интим — дело тонкое… Фальшь, да и только! Совершенно непонятно, почему люди так носятся с этим? Гигиеническая механическая процедура, что-то наподобие чистки зубов. Она даже ничего толком не почувствовала.