Елена Богатырева - Обреченная на счастье

Все было давно съедено, полбутылки вина выпита, а я сидела и до слез смеялась над его рассказами о детстве, о старшем брате, который ему житья не давал, но которого он любил до беспамятства, и о том, что они вместе вытворяли. Брат его теперь работал в ФСБ, а он решил стать юристом.

— Наверно, устал от командования брата в детстве, — смеялся он.

Этот вечер никогда бы не кончился, потому что тем для разговора было нескончаемо много, но я вдруг посмотрела на стенные часы и не обнаружила на них маленькой стрелки.

— У тебя часы стоят? — спросила я.

— Идут.

Конечно — идут. Просто в этот момент маленькая стрелочка укрылась за большой, когда та показывала на цифру двенадцать.

— Боже мой, уже полночь. — Я вскочила со стула как Золушка и стала озираться, как будто платье мое сейчас превратится в старые обноски, а карета в тыкву.

— Ну и что?

— Но ведь так и всю ночь просидеть недолго, нужно же когда-то расходиться.

Он встал и медленно подошел ко мне. Подошел слишком близко, чтобы я могла по-прежнему рассуждать здраво, и спросил:

— А зачем расходиться?

В голове моей мысль заметалась в поисках правильного ответа или хоть какого-нибудь ответа, приличествующего обстоятельствам. Но я только что-то промычала или скорее простонала, а потом случился какой-то провал, потому что его глаза приблизились к моим настолько, что я тут же утонула в них, а губы заскользили по моей щеке, медленно подбираясь к моему рту. А когда прошла минута, вместившая в себя целую вечность этого беспамятства, неожиданно резко зазвонил телефон в соседней комнате, и я, вздрогнув всем телом, отстранилась и стала жестами показывать ему в том направлении, откуда доносился звонок, больше походивший на сирену пожарной машины.

Тяжело вздохнув, он бросил «сейчас» и вышел к этой так неуместно трезвонившей твари. Я осталась стоять посреди комнаты и не успела выбраться из водоворота чувств, в который меня только что засосало, как Федор вернулся с телефонной трубкой в руках и, посмотрев на меня, растерянно сказал:

— Это тебя.

Я машинально взяла трубку, все еще не отводя от него глаз и отказываясь верить в реальность и этого провала, и звонка, и выдохнула в трубку:

— Алло.

— Так вот ты где! — услышала я до боли знакомый голос Клима. — И что же ты там делаешь в такое время?

— Я, — мой лепет был совершенно невразумительным, — да я… здесь…

— Сима, я что-то плохо слышу тебя, или у вас там что-то с телефоном? Кстати, а кто тот мужчина, который только что снял трубку?

— Это мой брат. — Я почти верила в то, что говорю.

— Я почему-то так и думал, — сказал Клим. — Почему-то мне именно так и казалось. Я никак не мог поверить, что ты вот так, ночью, сидишь у чужого мужчины, и это после всего, что у нас с тобой было.

Я подавленно молчала, а Клим, подышав в трубку, справляясь с потоком нахлынувшей ярости, которую я ощущала на расстоянии, продолжал:

— Ну так вот, Сима, ты так неожиданно пропала, что я не знал, что и думать. Сдала квартиру Свете, с работы уволилась…

— Меня сократили.

— Ах вот как. — Тон его стал гораздо мягче. — Негодяи! Я с ними разберусь. Завтра же утром поедем туда вместе, и я им устрою.

— Я не могу завтра. Я нашла другую работу.

— Так быстро? — удивился Клим. — И где же ты работаешь?

Назвать контору Федора я не решилась, поэтому, не моргнув глазом назвала адрес ветеринарной клиники на Невском.

— Хорошо, я подъеду туда завтра. Во сколько у тебя обед?

— Нет, нет, нет, — запричитала я, — завтра не получится. Я завтра выезжаю по звонкам. Давай я сама позвоню.

— Во сколько? — требовательно спросил он.

— В пять. Нет, в шесть. — Мне хотелось оттянуть время нашей встречи до второго пришествия.

— Буду сидеть у телефона. А где ты собираешься ночевать?

— Я сняла комнату. Здесь рядом. Меня брат проводит.

— Хорошо, — подытожил Клим. — До завтра. И помни, я очень волнуюсь за тебя. Пора кончать с этой неопределенностью. Хватит скитаться по дальним родственникам. У тебя есть я, и моя квартира — в полном твоем распоряжении. Что ты говоришь, Сима?

— Я ничего не говорю, — ответила я быстро, как нашкодившая школьница. — Я слушаю.

— Ты знаешь, — заговорил Клим неожиданно вкрадчиво и почти ласково, — я ведь догадался, зачем ты сдала квартиру. Глупенькая, тебе не нужно было прибегать к этим уловкам. Я твой. Обещай, что завтра же переедешь ко мне, и мы тут же оформим наши отношения. Договорились?

— Клим, — простонала я в отчаянии.

— Умничка, я все понял. Целую тебя. До завтра.

Потом я еще с минуту слушала гудки в телефонной трубке. Они были похожи на сигнал тревоги перед взрывом. Вот сейчас погудит еще и шарахнет так, что весь мир этот разлетится вдребезги. Я искренне надеялась, что так оно и будет, но секунды бежали, а вокруг ничего не происходило. Совсем ничего, если не считать, что просвет, который забрезжил на черном моем горизонте, снова затянулся грозовыми тучами, на этот раз, кажется, окончательно.

Я выключила телефон и положила трубку на стол. Федора нигде не было. С кухни потягивало сигаретным дымом, значит, он удалился, чтобы не мешать мне общаться с любимым женихом. Сидит, наверно, сейчас там и переваривает всю гнусность ситуации. Затащил в дом чужую невесту, полез целоваться, а тут и жених… Здорово, нечего сказать. А невеста все твердила «не хочу замуж, не хочу замуж», а теперь вон — отчитывается перед своим ненаглядным, встав по стойке «смирно» и поджав хвост.

Как все гадко вышло. Нужно было уйти сейчас же, и я стала обуваться. На моих туфлях шесть застежек — по три на каждой. Поэтому я не сумела быстро обуться и уйти. А когда застегнула пятую застежку, то прямо в туфлях прошла на кухню и села на стул.

— Ах да, тебя ведь надо проводить, — усмехнувшись, сказал Федор. — Я сейчас.

Тон у него был уже совсем другой. Официально веселый и отстраненный. Лучше бы он запустил в меня чашкой. Но, похоже, несмотря ни на что, ему этого совершенно не хотелось.

— Понимаешь… — начала было я.

— Не надо, — поморщился он, — я все понимаю. Я уже не маленький и давно живу на этом свете.

— Извини, — сказала я.

— Да нет, это ты меня извини. Затащил домой, полез целоваться!

В этот момент он, очевидно, припомнил то, о чем говорил, достаточно отчетливо, потому что лицо его на секунду озарилось последними отсветами проведенного вечера — и уже начало угасать, когда я, прорывая пелену сплошного тумана между нами, зависая где-то в космическом пространстве, на пороге небытия, сказала:

— А мне понравилось.

Наверно, такое чувство испытывают начинающие моржи, погружаясь в прорубь в тридцатиградусный мороз. У них так же отчаянно вытаращены глаза, зубы плотно сжаты, чтобы не стучали, и в голове только одна мысль: от того, что они собираются сделать, еще никто не умирал.