Дикси Браунинг - Лики любви

- Ты же знаешь, - мягко промолвил Кэмерон, не сводя с нее испытующего взгляда, - чем больше бедняжка Мэдди выходит из себя и кипятится, тем больше ты стараешься, чтобы у нее от твоей внешности еще и темнело в глазах. Это что, вызов?

Пускай так, но уж сейчас-то Ром ощущала в себе одну кротость. Ее состояние словно передалось ему через пожатие рук, он ухватил ее за запястья так, что она потеряла равновесие, и он с готовностью поймал ее и прижал к себе.

- Ну хорошо, - сдался он, - раз ты не хочешь, чтобы я говорил об этом, вели мне замолчать.

Ее волосы щекотали ему лицо, отсвечивая на солнце теплыми янтарными бликами. Он ухитрился схватить ее за обе руки так крепко, что вырваться она не могла.

- Ромэни, поцелуй меня, - поддразнил он, и она увидела, как вдруг запульсировала ямка у него на шее.

- Иди к черту, Кэмерон.

- Только с тобой. - В густом его голосе пробилась нескрываемая страстность, но сейчас она была глубже, как будто шла откуда-то из самого сердца, и это ее пугало куда больше, чем близость мускулистого, жаркого его тела. Кэмерон лукаво пробормотал:

- Или лучше поговорим?

Их разделяли считанные дюймы. Хрупкая шея склонилась под тяжестью головы, и ее губы мягко прижались к его рту. Ей больше ничего не надо было. Горячее ароматное солнце жгло ей спину; где-то неподалеку с усыпляющим жужжанием пролетела нагруженная пыльцой пчела. Как все приятно и удивительно естественно: она покоится в забытьи, а Кэмерон нежно целует ее в губы и гладит спину сквозь тонкую кофточку.

Но постепенно в теле возник иной, глубинный трепет, спокойствие внезапно сменилось обостренным волнением, она содрогнулась, будто бы только-только явилась на свет, пробужденная к жизни нестерпимо жгучим желанием.

Властным движением он уложил ее в высокие травы.

- Ромэни, ты удивительная, ты чудесная... Я хочу тебя прямо здесь, под солнцем, в постели из яблоневых цветов. Сколько их в твоих волосах! А вот один прямо.., тут. - Он коснулся языком ее уха и стал облизывать его изогнутую раковину. Когда кончик языка проник внутрь, Ром затрепетала от наслаждения. Горячая волна крови струилась по ее телу, журчала, складываясь в песню:

"Люби меня, Кэмерон, люби меня!"

Но вот окутавший ее розовый туман стал рассеиваться, уступая место холоду реальности. Нет, это не любовь - это страсть. Он может ровность эта была весьма шаткой, вряд ли ее хватило бы на то, чтобы надеть под его взглядом туфли и завязать шнурки; пришлось босым ногам стоически терпеть камешки, колючки и жесткую траву.

В доме, напоминавшем теперь беспокойный улей, шли последние приготовления к званому обеду. Ром вошла с черного хода. Помогавшие Hope женщины встретили ее приветливыми улыбками. Ром прошла мимо, вяло улыбнувшись в ответ.

Господи, да как у нее язык повернулся такое сказать? Что с ней происходит? Раньше она никогда не была такой злобной. Конечно, паинькой ее не назовешь, но чтобы опуститься до таких оскорблений!.. Здесь она уже дважды так себя уронила, и оба раза из-за Мэдлин. Что о ней подумает Кэмерон?

Как это он сказал: своей невообразимой одеждой она ведет таинственную войну? Какая чушь. Масса людей носит броские наряды. А вот с кем она воюет? Что говорить, в последнее время она наряжается все экстравагантнее, но это не значит, что... Или значит? Неужто в пику Мэдлин?..

Ром с удивлением поймала себя на том, что едва ли не скрипит зубами. Поправив несуразную веселенькую шляпку, она посмотрелась в зеркало. Мэдлин? Глупости, Мэдлин ей безразлична. Тогда в чем же причина? Раньше снобизм ее не раздражал: она позволяла себе посмеяться над ним, но никогда не была так мелочна. Жить среди общества ей иногда помогал талант, а иногда нестандартность. Раньше ей до остального не было дела, а теперь? Что заставляет ее так по-детски реагировать на снисходительность Мэдлин теперь?

"Что ж, займемся психоанализом? Сейчас ты получишь свой психоанализ", прошипела она себе под нос, сдернула шляпу и швырнула на мольберт.

Наиболее вероятны две причины: Кэмерон или Реджи. Если загвоздка в Кэмероне, то она, видимо, ревнует его к Мэдлин. Но это бессмысленно, ведь Кэмерон тоже считает ее занудой. По словам Норы, Мэдлин не отказалась бы стать еще одной миссис Синклер, но либо она не знает, как это сделать, либо просто не может.

Остается Реджи. Вместо него ей вдруг вспомнилась мать. Ром тихо опустилась на край постели. Мэдди чем-то напоминает ей мать - та же цветовая гамма: бледно-голубой, желтоватый; тот же выговор, те же годы. Мать как раз умерла в таком возрасте. Ром тогда была совсем маленькой, но мать ей запомнилась отчетливо: всегда сдержанная, прохладная, душистая и безупречно ухоженная полная противоположность всему, что окружало ее в студии мужа.

"Нет, глупости. Мама не была такой тупой". К тому же Ром ее обожала. Какое может быть сравнение, у нее уже ум за разум зашел. И пусть только Кэмерон попробует хоть на миг предположить, что она ревнует его к Мэдлин, - о, она его возненавидит!

Ром приняла душ, порылась в шкафу, вытащила алые шелковые шаровары на застежках у самых лодыжек и натянула их на еще не обсохшее тело. Потом выбрала блузку в тон - короткую, до талии, с рукавами строгого покроя и высоким воротом. Ром чувствовала себя в этом костюме ловко и уверенно. Из украшений подойдет, пожалуй, тяжелая золотая цепь с подвеской в стиле первобытного искусства. Надев ее на шею, Ром для полноты ансамбля обмотала другой цепью одну щиколотку.

Успокоившись насчет достаточной экстравагантности своего туалета, Ром вышла на балкон и закрыла за собой дверь. Склонившись вниз, она засмотрелась на долину, еще залитую лучами заходящего солнца.

Внезапно все у нее поплыло перед глазами. Голова пошла кругом, ноги подкосились, она вцепилась в перила и закрыла глаза, потом в испуге снова открыла и застонала, чувствуя подступающую тошноту.

И тут у нее за спиной стукнула дверь. Кэмерон... Подойдя к ней, он взял ее за плечи и повернул от жуткой бездны к себе.

- Что случилось? Не собралась ли ты выброситься?

Ром нервно сглотнула и с облегчением уперлась взглядом в его широкую спасительную грудь. Наконец мир перестал кружиться. Для пущей верности она крепко держала его за плечи, пока он подводил ее к расставленным на балконе шезлонгам.

- Что произошло? - повторил он.

- Не знаю. Собственно, ничего. - Ее вдруг потянуло на простую, без обмолвок и обид откровенность. - Наверное, плохо переношу высоту.

- С каких это пор? - прищурился он. Потом подтащил к шезлонгу скамейку и сел напротив нее.

Все еще ощущая легкую дурноту, она пожала плечами:

- Да ничего страшного. Я заметила это еще в первый день, но тогда у меня болела голова... Вообще-то я была в горах только в детстве.