Ребекка Кристиансен - Однажды в Париже

Леви смеется. По-настоящему смеется.

— Оу, детка, я люблю твои голубые БАМ и длинные светлые ПУ, — поет он.

Я начинаю петь другой их хит «Complicated»:

— Когда ты со мной, я никогда не чувствую себя СТРАДАЮЩИМ ОТ ЗАПОРА.

Мы оба взрываемся от хохота.

— Раньше ты так часто меня бесил, — говорю я, вытирая выступившие от смеха слезы. Откуда они взялись? — Но я думаю, что ты был довольно веселым.

— «Хорошая мысля приходит опосля», — выдает Леви. — Но теперь-то ты признаешь мой поэтический дар.

Солнце начинает скользить за крыши домов. Ночь в Париже начинается, а я как раз просыпаюсь.

— Ну что? — спрашиваю я. — Не пойти бы нам поужинать?

— Да, — сразу же поддерживает меня брат. — Я просто умираю с голода.

Французская еда, мы идем за тобой.

Я считаю, что лучший способ найти хороший ресторан - просто бродить по улицам, пока мы его не найдем. Через несколько минут мы натыкаемся на какое-то блинное заведение. Название ресторана гласит «Crêpes Pour Vous» («Блинчики для вас»). Просто идеально.

— О да. Блины для нас. Спасибо, — говорю я вывеске, в то время как открываю дверь.

Это милое заведение всего лишь с несколькими столиками, переполняющими крошечное помещение, которое по размерам меньше, чем моя комната дома. Стены увешаны постерами, которые не имеют никакой общей тематики. Плакаты еды висят рядом с фотографиями Джима Моррисона и постерами сериала «Друзья», их версии примерно тысяча девятьсот девяносто четвертого года с дурацкими прическами и улыбками.

Прежде чем заглянуть в меню, я скольжу взглядом вокруг и случайно натыкаюсь на парня за прилавком. Он пытается справиться с радиоприемником, хмурясь при попытках повернуть старый переключатель. У него темно–каштановые волосы, которые падают прямо на глаза, и довольно острые скулы, оттеняющие его лицо. Я могу видеть только то, что не скрывает кассовая стойка, но даже это дает мне понять, что парень очень горяч.

Горячий Блинчик поднимает глаза. Его взгляд пронзает меня, как копье, рассматривая мои спутанные каштановые волосы и лицо в форме сердца. Я начинаю ощущать покалывание на тех частях тела, которые, в идеале, должны были бы быть немного меньше – на моих бедрах, животе, дряблых плечах. Я сутулюсь и опираюсь на спинку стула.

О, боже. Мне нужно заказать у него еду. Я умираю с голоду, но в то же время, не хочу выглядеть как огромный толстяк, который запихивает в рот по двадцать блинов. Так что выбор таков: либо этот вариант, либо уйти голодной. Я ненавижу девушек, которые боятся есть перед парнями.

И я была именно такой девушкой, когда мне нравился Жак. К черту все. Я буду есть все, что захочу.

Горячий Блинчик приподнимает бровь. Вскоре он подходит к нам со словами:

— Привет, добро пожаловать в «Crêpes Pour Vous»! Чем я могу вам помочь?

— Привет, эм… bonne soir ( прим. добрый вечер ), — улыбаясь, говорю я на французском. Мои щеки горят. Я смотрю в меню и понимаю, что я совершенно не представляю, что я хочу съесть. — Эм…

Горячий Блинчик возвращается к радиоприемнику и ставит какое-то разговорное французское ток–шоу.

— Не торопитесь, — бормочет он с акцентом.

Похоже, это дельный совет, потому что здесь Такой. Большой. Выбор.

Десертные блинчики со взбитыми сливками, клубникой, шоколадом и – помоги мне, боже – с Нутеллой. Острые блины со всеми видами мяса и сыра, яйцами и восхитительно выглядящими соусами. Что в такой ситуации должна делать девушка? Горячий Блинчик кусает губы от расстройства из-за неполадок с радио. Мне бы очень хотелось, чтобы этот хмурый взгляд снова был обращен на меня.

— Что ты думаешь? — спрашиваю я у Леви.

— Я хочу обычный блин, — отвечает он. — Нет, четыре простых.

— Простой? Без топпинга или чего-нибудь еще?

Он кивает.

«Привет, красавчик, я бы хотела четыре блина. Нет, к ним ничего не надо. Просто четыре гребаных блина для моего странного братца».

Именно так происходит каждый раз, когда мы с Леви идем в ресторан. Он слишком застенчивый, чтобы разговаривать с официантами, так что мама или я должны точно объяснить, насколько простыми должны быть блюда, но с необъяснимым количеством солений. И всегда неловко объяснять, когда заказ понимают неправильно. Это настоящее испытание. Леви будет задыхаться, громко стонать и, как года два тому назад, он даже может заплакать и развалиться на полу. Что если подобное случится здесь? Он уже кусает губы, смотря на грязный линолеум на полу. И я не знаю, сможет ли мой французский правильно объяснить состояние Леви.

Я глубоко вздыхаю. Леви должен получить то, что он хочет, иначе… Я не хочу знать это «иначе». А еще здесь нет мамы, которая могла бы помочь ему справиться с истерикой. Я подхожу к стойке. Парень моет руки в крошечной раковине.

— Добрый день, — говорю я. — Могу я, пожалуйста… эм, получить четыре блина, простых? С… с ничем.

Он бросает на меня взгляд поверх полотенца, которым вытирает руки, и почти незаметно приподнимает бровь.

— Говорите на английском. Это будет проще для всех.

Фух.

— Но мне нужно практиковать мой французский.

Уголок его рта приподнимается. Думаю, можно расценить это как улыбку.

— Практикуйте на ком-нибудь другом.

Мою кожу покалывает. Он продолжает вытирать руки, как будто это - это оскорбление - для него сущий пустяк.

— Я хочу четыре простых блина на одну тарелку, а на вторую - один с Нутеллой, пожалуйста.

Чертов ужин. Перейду сразу к десерту. Да здравствует, Франция!

Придурок просто пожимает плечами.

Я вздрагиваю, непонятно от гнева или ожидания, когда Блинный Придурок переходит к своему кулинарному искусству. Он наливает тесто на горячую плиту, затем поворачивает деревянным инструментом по кругу, чтобы раскатать смесь тонким слоем. Он использует металлическую лопатку, чтобы одним быстрым движением перевернуть блин.

Он делает блины для Леви, сворачивая их конусом на тарелке, а затем берется за мой и намазывает его Нутеллой. Мне нужно прикладывать усилия, чтобы у меня не потекли слюнки. Он протягивает мне тарелки, и его темные глаза смотрят на меня. Несмотря на его новое прозвище «Блинный Придурок», я чуть не падаю в обморок.

Я расплачиваюсь, хватаю пластиковые ножи и вилки и сажусь рядом с Леви. Блинный Придурок, хмурясь, возвращается к своему радио.

Хотя я настолько сердитая, насколько он меня таковой сделал, указывая мне говорить на английском, я все же не могу не задаться вопросом, каково бы было влюбиться в него. Если бы это был фильм, то это была бы наша первая катастрофическая встреча с ужасным первым впечатлением. Это классика, на подобие «Гордости и предубеждения». Я бы продолжала возвращаться в этот ресторан, мы бы придумывали друг для друга острые ответы и притворялись бы, что у нас обоюдная ненависть. Затем следовала бы парочка совместных нежных моментов, и именно тогда, для меня настало бы время покинуть Париж. По непонятным причинам, я бы не смогла выйти с ним на контакт и сказать, что уезжаю, так что я была бы вынуждена оставить ему письмо, в котором говорилось бы, как я его любила, начиная с нашей первой встречи. На французском. А мой письменный французский намного лучше разговорного. Он будет так тронут и ошеломлен своими чувствами ко мне, что последует за мной в аэропорт, чтобы поклясться в вечной любви. Потом я вернулась бы в Париж, чтобы быть с ним. И жили мы долго и счастливо. Финальные титры.