Ребекка Кристиансен - Однажды в Париже

Сначала Гейбл просто стоит рядом. Когда я наклоняюсь и обхватываю голову руками, он, наконец, садится, но все равно ничего не говорит.

Лувр, а теперь катакомбы… что творится со мной?

Наконец, сердце начинает биться медленней, и мне становится немного легче дышать.

— Прости меня, — говорю я, заставляя себя выдавить смешок. — Я… у меня с недавних пор небольшой заскок по поводу смерти. Я не могу тебе объяснить. Ну, на самом деле, могу. Просто думаю, что я не хочу себя прямо сейчас выставлять еще большей идиоткой.

— Ты не идиотка, — шепчет парень.

— Кого может напугать кучка костей? Они же не могут мне навредить.

— Кого волнует, что сказал тот парень! Извини, я не должен был тебя туда вести.

— Ты не знал. Обычно, мне бы это показалось очень захватывающим. Я уверена. Просто… у меня был трудный год.

Гейбл пинает камешек.

— Если хочешь, ты можешь мне об этом рассказать.

— Мой брат… у него проблемы. Мы недавно узнали, что он аутист, и к тому же у него могут быть и какие-то другие диагнозы. Он… недавно пытался убить себя. Так что, я думаю, что мысли о смерти не очень мне помогают прямо сейчас.

Гейбл взрагивает.

— Боже, мне так жаль, что я потащил тебя туда. Я такой дубина.

— Ты не знал.

— Я все равно ощущаю себя придурком.

Я улыбаюсь.

— Два сапога пара.

Он прищелкивает языком и оглядывается вокруг, будто в поисках чего-то. Я смотрю, как он стучит пальцем по своей идеально-приподнятой нижней губе.

— Есть еще пару мест под землей, — говорит Гейбл. — Фактически - это нелегально, и иногда люди делают странные вещи, но зато там нет частей тела.

— Нет частей тела? Это здорово. И где эти места?

— Я не знаю, — говорит парень, доставая мобильный. — Но я все выясню.

Сперва зайдя в магазин, чтобы прикупить нужные вещи, мы с Гейблом едем в метро, а затем идем по темному двору одной из множества многоэтажек Монпарнаса. Мусорные контейнеры стоят в ряд по одной стороне, а все остальное пространство выглядит так, будто им кто-то пользуется.

Гейбл указывает на очередной задний двор:

— Нам туда.

Там просто люк.

— Ты уверен?

Парень утвердительно кивает.

— На сайте написано, что нужно поднять крышку и спуститься по лестнице.

— Окей, — с опаской отвечаю я. — Давай сделаем это.

Поднять крышку люка – это легко. Что на самом деле пугает, так это спускающаяся вниз лестница. Дневной свет освещает несколько ступенек, но от этого только становится видно, что они ведут в кромешную темноту.

Гейбл достает фонарик, который мы купили, и вставляет его в кармашек рубашки.

— Здесь нет ничего страшного, — говорит парень, одновременно ставя ногу на первую ступеньку. Первые пару ступенек Гейбл выглядит ужасно неуклюжим, но, когда он становится более уверенным, парень поднимает взгляд на меня. — Давай. Это проще простого.

Он улыбается, а я дрожу, зная, что должна последовать за ним. Все мое тело начинает трястись снова, когда я проскальзываю в дыру и начинаю спускаться. Света хватает только на пару шагов, а потом нас окружает темнота.

— По крайней мере, я не могу посмотреть вниз, даже если бы и захотела, — говорю я, нервно смеясь.

— С тобой все будет хорошо, — подбадривает меня Гейбл. — С нами обоими.

Я не знаю, как долго мы спускаемся, но мне начинает казаться, что это длится уже вечность. Мышцы болят, а ноги начинают трястись от усталости, а не от страха. Это хороший знак, я надеюсь.

Наконец, Гейбл говорит:

— Ну все, я внизу.

Мгновение спустя моя нога касается твердой земли. Гейбл включает фонарик.

Место со своими квадратными стенами и огромным пространством больше похоже на комнату, чем на пещеру. Повсюду видны граффити, новые теги и старые каракули и рисунки. Они виднеются повсюду: на каждой плоской поверхности, в каждой нише.

— Может, зажжем пару свечек? — спрашивает Гейбл, вытаскивая коробок спичек, который мы купили. — Или еще немного побродить с фонариком?

Фонарик вселяет в меня чувство того, что в темноте скрываются монстры, и что в любой момент на нас может что-то выпрыгнуть. Но я вроде как хочу еще немного изучить это место.

— Пошли сюда, — говорю я, указывая на большой выбитый дверной проем.

За ним находит очередная огромная комната, в которой находится некое подобие узкой скамейки, которая тянется по всей длине помещения. В центре комнаты расположено множество самодельных каменных скамеек, словно в церкви.

— Я прочитал статью в National Geographic о том, что полиция нашла здесь нелегальный кинотеатр, — говорит парень. — Экран, проектор, кресла, колонки, все, что нужно. Даже бар.

— Это безумие, — шепотом говорю я, чтобы не спровоцировать эхо. — Как они все это сюда притащили?

— Через выходы, должно быть, — отвечает Гейбл. — Здесь их немного. Скорее всего, здесь можно бродить часами и не найти другого выхода кроме того, через который зашли.

Меня передергивает.

— Давай будем держаться поближе к нашему.

— Конечно. Те, кто хардкорно все здесь исследует, — профессионалы.

— А мы определенно любители, — подтверждаю я.

— В точку.

— Давай зажжем свечи.

Гейбл достает упаковку свечек и протягивает ее мне.

Свет от свечек, которых, кажется, сотни, освещает красоту, которую мне казалось невозможным отыскать на глубине нескольких сотен метров ниже улицы. Стены не просто разрисованы граффити: они словно покрыты фресками. Там есть неизвестные лица, нарисованные с заботой художника, рисующего на холсте. Там есть и прибрежный пейзаж, настолько подробный, что можно разглядеть крылья чаек и выражения лиц отдыхающих. Есть множество голых тел, извивающихся, танцующих и делающих то, чего не должен видеть ребенок. Я чувствую, что краснею, когда мы зажигаем свечи и видим еще больше картин, которые до этого были спрятаны в темноте.

Когда вся комната освещена мягким светом, мы присаживаемся на одну из скамеек. Самая впечатляющая, самая откровенная картина разворачивается во всю стену.

Это Собор Парижской Богоматери, нарисованный так четко, что мне кажется, что я вновь стою в сквере и смотрю на башни. Голубое небо, деревья и Сена – все так точно, даже несколько людских теней, которые заполняют дорожки перед собором. Несколько таких теней стоит на башнях и смотрят вниз.

«Откуда пришли камни», — подписал художник под своей невероятной картиной.

— Раньше эти пещеры были шахтами и карьерами, — говорит Гейбл. — Должно быть, отсюда брали камни для строительства Нотр-Дама.

— Это прекрасно, — шепчу я. — Что за человек рисует что-то настолько красивое так далеко от человеческих глаз? Почти никто не видит этого.

— Они хотели, чтобы эти картины увидели правильные люди, — шепотом отвечает мне парень.