Олли Вингет - #После Огня

Но время было упущено. Лин плохо помнил, что случилось после того, как Фета, вдруг преобразившаяся, откинула его к стене одним-единственным властным взмахом руки. Кажется, он отпустил девчонку, и та упала у его кровати. Кажется, Фета унесла ее так, словно бы девочка совсем ничего не весила. Наутро Лин увидел только разорванную рубашку Юли, что так и осталась валяться на полу. Рубашку до сих пор никто не забрал, и Крылатый болезненно морщился каждый раз, когда взгляд на нее натыкался.

Он закашлялся, переворачиваясь на бок. Пить хотелось все сильнее. Еще немного, и он бы взвыл, умоляя старую ведьму принести ему глоток воды в обмен на вечное молчание. К тому же вечность в его случае стоила до смешного мало. Как раз одну чашку горчащей воды.

Но в коридоре не было слышно шагов. Даже соседние палаты, из которых нет-нет, да раздавался кашель и хрипы, забылись в обморочном молчании. Окутанный дурманом лазарет словно вымер.

– Даже тут не повезло, – ухмыльнулся Лин, облизывая сухие губы.

Время шло, медленно переливаясь из одной чаши незримых весов в другую. Крылатый то засыпал, то, вздрагивая, просыпался. Ему чудилось, как заботливые руки подносят к его губам пиалу с прохладной водой. Так было много ночей подряд. Хрупкая Юли поддерживала его во тьме удушья. Но сейчас ее не было рядом. Лихорадка же словно поджидала все это время, когда юная сиделка оставит его в одиночестве.

Лин чувствовал, как стремительно подчиняет себе его тело отступившая было болезнь. Еще вчера днем он слушал удивленно-радостные восклицания Братьев, мол, вот как хорошо держится их Вожак. Авось станет первым, кто выйдет из лазарета своими ногами, дайте только перелому зажить.

Он и правда чувствовал себя на удивление сносно все последние дни. Кашель сжимал грудь, но давал дышать. Кровь шла изо рта во время приступов, но останавливалась. Обязательно останавливалась. Лин объяснял это все своей исключительной крепостью, мифической силой крыльев, надежно спрятанных в теле.

Но теперь, когда юная сиделка покинула его, он вдруг почувствовал, что последняя преграда между ним и грядущим концом рухнула. Исчезла. Испарилась, уничтоженная его собственными руками прошлой ночью.

– Эй, кто-нибудь! – закричал наконец Крылатый, свешиваясь с кровати.

От громкого крика горло перехватило судорогой. Он набрал воздуха в ноющие легкие, желая крикнуть еще раз. Но с губ сорвался лишь хриплый стон, а следом за ним хлынула кровь. Она залила край простыни, потекла вниз на пол, и Лин с ужасом наблюдал, как образуется алая лужа у ножек кровати. Он не мог отвести глаза, подняться, позвать на помощь. Он просто смотрел, как из его рта вытекает сама жизнь.

В груди хрипело и булькало, голова кружилась, тело перестало слушаться. Он уже не видел ничего вокруг, не пробовал вдохнуть хотя бы немного воздуха – просто ждал, когда сознание милостиво покинет его, силясь не упасть до этого мгновения лицом в лужу собственной крови на полу.

Стены одиночной палаты принялись сближаться, давя на Крылатого, стискивая его, сжимая, ломая грудинные ребра. За окном тянул свою песню ветер, а пыль, нанесенная им сквозь ставни, медленно оседала в кровавую лужу.

Руки, на которые Лин опирался, еще поддерживая свое тело, ослабели, и он начал медленно сползать вниз, в самый омут, не чувствуя ничего – ни кашля, разрывающего его изнутри, ни удушья, почти лишившего его жизни, ни вкуса крови, что заполнила рот.

Юли не находила себе места. Она то металась от одной стены своего закутка к другому, то всматривалась в окно, за которым было видно лишь пылевые наносы да то, как порывы бешеного ветра расшвыривают песок и пепел. В коридор из палат лазарета неслись слабые хрипы, легкие стоны с редким кашлем. Весь мир отдался дурманному сну.

Юли и рада была бы сейчас вместе со всеми мирно спать и видеть спокойные сны, но вместо этого девушка снова и снова подходила к окну. Бабушки видно не было.

Не было и высокой женщины в изумрудном платье. Юли не позволяла себе задуматься, что же она увидела, замерев в коридоре, – она гнала эти мысли, точно зная, что сойдет с ума, если в них погрузится.

«Бабушка ушла за помощью, – беззвучно твердила Юли. – Бабушка ушла за помощью, а мне просто что-то почудилось. Ерунда. Ерунда».

Но уверенности в этом у нее оставалось все меньше.

Девушка присела было почитать, но буквы расплывались, стоило только опустить на них взгляд. Ей больше не хотелось ни пить, ни есть. По рукам то и дело пробегали мурашки. Что-то сгущалось в воздухе. Что-то тревожное и всеобъемлющее. Больше пыльной бури за окном, больше ярости Лина вчерашней ночью, почти такое же большое, как таинственная женщина в изумрудном, которой вдруг стала Фета, ступающая за порог.

Юли со стоном сжала ладонями голову. Кудряшки свалялись и потускнели. Девушка чувствовала себя грязной и никчемной. Внутри разгоралось всепоглощающее желание действовать.

Ей хотелось вскочить, закричать, что есть мочи, встряхнуться, сделать что-то нужное, очень важное. Сделать то, что ей предначертано.

Она чувствовала, как в груди поднимается обжигающая волна силы, как дрожит на шее медальон. Тяжело дыша, Юли выскользнула в коридор и прислушалась.

Из одиночной палаты доносились хрипы.

В одну секунду девушка оказалась у двери, распахнула ее и вошла внутрь. На скомканной постели лежал Крылатый. Бледный, весь в крови, он, кажется, уже не дышал.

Юли упала на колени рядом с ним, не замечая, что угодила в широкую лужу крови. Она прикоснулась к влажной щеке Лина, и тот слегка вздрогнул, почувствовав прикосновение ее пальцев.

Крылатый застонал, силясь открыть глаза.

– Алиса? – выдохнул он и снова захрипел.

– Алиса, – утвердительно сказала Юли, поддерживая его голову.

Откуда-то она знала, что Лину осталось всего несколько вдохов, ровно на один меньше, чем выдохов. Нежность захлестнула ее, сметая на своем пути обиду прошлых ночей. Ей было уже не важно, кем она ему видится. Юли в это мгновение хотелось только одного – заставить умирающее тело дышать. Дышать свободно и легко, так, как дышит сейчас она.

– Спи, моя птаха, спи, – прошептала девушка, прижимая к себе вихрастую голову Крылатого, – солнце ушло за скалы.

Лин застонал, из уголка его рта полилась тонким ручейком алая кровь.

– В мире моей любви пахнут так пряно травы, – пела Юли.

Она осторожно опустила Крылатого на подушки и вдруг, не задумываясь ни на секунду, одним движением разорвала рубаху у него на груди.

– Спи, не видать огня, боли, печалей, страха, – уже громче запела она, прикрывая глаза.

Юли дотронулась до холодной кожи Лина, пробежала пальцами по ребрам. Сквозь веки она видела, как чернеет хворь в его теле и как собирается свет в ее прозрачных ладонях. Волна тепла поднималась из груди, становясь волной света. Он медленно проходил по тонким венам, озаряя их.