Елена Пронина - Ты нужен мне, Дракон!

Теперь я понимаю, что Сема был слабым, низким, глупым и недостойным меня человеком. И я по-настоящему его не любила, как и он меня. Но Ефим – это совсем другой человек. И услышать оскорбление из его уст – совсем другое.

Ефим вырос в эпоху, когда оскорбление кого-то было чем-то из ряда вон выходящим. К тому же он был от природы добр и умел хорошо контролировать эмоции, не выплескивал негатив на близких людей. Он знал, что причинит мне боль, обозвав, и именно этого и хотел добиться. Он хотел, чтобы мне стало больно, очень больно. За что?

Теперь, когда никто не видит моей слабости, я не могу сдержать слез. Рыдаю так, что сердце рвется на клочки. Бросаюсь на кровать, утыкаюсь лицом в подушку, из груди рвется стон, похожий на рев раненого зверя.

Чувствую на плече легкую руку. Отрываю лицо от подушки, оборачиваюсь. Это мама. Она подошла так тихо, что я не заметила. У нее всегда была эта легкая походка.

Мама прижимает меня к груди и гладит по голове, как обычно поступаю с ней я, когда у нее случаются приступы. И ее близость действует успокоительно, точно бальзам, которым кто-то легко смазал нанесенные душе раны.

Постепенно я прихожу в себя. Моя боль отходит на второй план. На первом же оказывается тревога за сына. Было что-то странное в том, что Ефим не сказал, на какую экскурсию собирался его повести, и в том, что не позволил мне пойти вместе с ними.

Некоторое время во мне борются совесть, говорящая о том, что нельзя рыться в чужих компьютерах, и материнские инстинкты, требующие узнать, какой опасности подвергается мой ребенок, и во что бы то ни стало его защитить. Побеждает во мне мать.

Я благодарю маму за поддержку и прошу ее сделать нам чай. Проводив ее на кухню, сама направляюсь в кабинет Ефима. Он так спешил, что даже не выключил компьютер. Монитор даже не успел уйти в спящий режим. Последние из открытых файлов свернуты на панели задач. Открываю один из них, пока без названия. Точено, это и есть билеты. Читаю название и ужасаюсь. Ефим вообще нормальный? Такие эмоции не каждый взрослый переживет, не то что ребенок. Он после такого не то что есть мясо – жить нормально не сможет. Ни один специалист после такого не приведет его психику в порядок!

Но как такое вообще могло прийти Ефиму в голову? Он же сам, должен понимать, что увиденное и, главное, прочувствованное Миром на мясокомбинате нанесет ему неизлечимую психологическую травму. Он не мог этого не понимать. Он что, нарочно? Он хочет свести с ума моего сына? Он точно не считает Мирика своим ребенком: с родным бы он так не смог поступить. Я думала, что и с чужим не смог бы. А он вот смог. С моим Мириком, с моим беззащитным мальчиком!

Я должна их остановить. Пытаюсь связаться с Ефимом или Миром телепатически – не выходит. Бегу в комнату, выуживаю из сумки почти бесполезный смартфон: его я используют лишь для общения с коллегами, знакомыми и родителями учеников – для общения с родными он мне не нужен. Разумеется, в выходные я не слежу за тем, чтобы быть на связи, и вот результат – аппарат разряжен. С досадой бросаю его на кровать. Собираюсь выбежать на улицу. Это дом экранирует телепатический сигнал, снаружи связь лучше. Но стоит только подойти к двери, со мной происходит что-то странное… и страшное.

Такое ощущение, как будто я попала в зону, где нет жизни. Все внутри меня тоже будто мертвеет. Тишина вокруг абсолютная, будто у меня в ушах беруши. Дыхание останавливается. Я боюсь сделать вдох. Кажется, будто что-то давит на грудную клетку. От страха я закрываю глаза и долго-долго не могу их открыть. Но ощущения становятся все более пугающими. Мне кажется, что я нахожусь под водой, под большим тяжелым слоем воды. Она холодная и опасная, она хочет меня поглотить. Понимаю, что мне не избавиться от галлюцинации, если я не решусь открыть глаза. С трудом поднимаю веки. Воды вокруг нет, я совершенно сухая. Постепенно возвращаются и звуки. До меня сначала слабо, потом все громче и громче доносятся крики мамы.

– Изыди, ледяной дьявол! Изыди, Сатана! Господи, защити нас от смертельного хлада и вечного покоя. Господи, избави нас от ледяного ворога! – Крики сменяются молитвой: – Отче наш, иже еси…

Понимаю, что мама, кажется, сама нашла способ успокоиться, обратившись с молитвой к Богу, но все же чувствую обязанной подняться к ней и поддержать, помочь окончательно прийти в себя. Делаю шаг к лестнице – и тут же ноги подгибаются, как ватные. Я беспомощно оседаю на пол. Похоже, помощь нужна и мне самой – я еще не отошла окончательно от того странного состояния, в которое погрузилась на какое-то время. Даже не знаю точно, надолго ли. Смотрю на часы. Кажется, прошло около часа. Еще столько же сижу и читаю молитву, повторяя слова за мамой… Постепенно силы возвращается, восстанавливается и мужество… Наконец-то, я встаю на ноги и иду к маме. Мы обнимаемся.

– Научишь меня молиться? – прошу ее, осознавая, что не знаю ни одной молитвы.

– Ты уже умеешь, – улыбается мама, гладя меня по голове. И я понимаю, что она права: пока я повторяла за ней слова, я запомнила «Отче наш» от обращения к Богу до финального «Аминь!».

– Что это было? – спрашиваю у мамы. Она пожимает плечами:

– Знаю не больше, чем ты. Но это что-то очень опасное. Намного опаснее того, что было десять лет назад.

Я и сама понимаю, что происходит что-то чудовищное, но представления не имею, что это может быть. Я боялась Дракона, но он никогда не вызывал у меня такого ужаса, который я испытала час назад. Меня до сих пор колотит озноб.

Вспоминаю, зачем я спешила к двери, когда на меня нахлынула ледяная волна. Тревога за сына возвращается. Преодолевая страх, я снова спускаюсь и выхожу во двор. Замираю у двери, прислушиваясь к своим эмоциям. Кажется, поблизости никого нет. Опасности я не ощущаю. Облегченно вздохнув, посылаю телепатический сигнал Ефиму.

Экскурсия проходит совсем не так, как я ожидал. Беспомощность, страх, боль, покорность судьбе, безволие накрывают меня раньше, чем Мирослава. Я прислоняюсь к стене, пытаюсь выровнять дыхание, пользуясь Лизиным способом, меня лихорадит. Сын крепче сжимает мою руку, и я чувствую, как от него волнами в меня перетекает тепло, а вместе с ним уверенность и спокойствие. Я воздвигаю ментальный барьер, отгораживаясь от эмоций несчастных животных и оценивающе смотрю на Мира. Он бледен, сосредоточен, но на его лице не отражается и тени панического страха, предчувствия смерти и боли. Возможно, он просто не улавливает эмоций, которые исходят от бычков, обреченных на заклание, хотя мне казалось, что он перенял от нас с Лизой (или только от Лизы) способность ментального контакта с братьями нашими меньшими. Догадался поставить щит раньше, чем это сделал я? Не удивлюсь, если он уже в этом возрасте научился это делать, хотя большинству людей, даже моим современникам, это не под силу.