Наталья Юрай - Бороться и искать

– Хорош малец. – Любава широко улыбнулась. – Хоро-о-ош! В грудях так истинно добрый молодец. Глаза меня подводить стали, м-да. Девку с парнем попутала!

Женщина убрала с девичьего лица потемневшие влажные пряди и с лёгкой завистью отметила и ровную кожу, и красиво очерченные брови, и даже потрескавшиеся и посеревшие губы, которые, тем не менее, были весьма соблазнительной формы. Остальные прелести Любава окинула лишь мимолётным взглядом.

– Ну, девонька, давай-ка спасать тебя. – приподняв голову девушки, ведунья попыталась напоить её из бурдюка, но мешали плотно стиснутые зубы. – Давай, красавица, пей! Пей, голубка, чистая вода, чистейшая.

Спустя четверть минуты Катя всё же разжала челюсти и закашлялась, захлебнувшись первым глотком. Дальше дело пошло легче. Через некоторое время она даже смогла сесть, но тут же, почувствовав позыв к рвоте, попыталась отползти от своей спасительницы.

– Да не стыдись, отрава – он такая. Выгоняй её из нутра, выгоняй. А я и не такое видывала, девонька, не стыдись. – Любава встала, отряхнула юбки и отвернулась от вздрагивающей в спазмах девушки. Сделала пару шагов от колодца, осмотрелась. – Это кто же такое сделать посмел. Нелюди! О-хо-хо…

Ведунья достала из сумы холщовый мешочек, вынула из него горстку сухой травы, растёрла ее пальцами в труху и понюхала. Затем плеснула в ладонь воды из бурдюка и мизинцем замешала кашицу. Подсела к Кате:

– Глотай!

Та послушно с руки своей спасительницы слизнула неизвестное науке снадобье и обессиленная уткнулась Любаве в плечо. Мозг сам решил: если помощь пришла, нужно её принимать, а тело просто подчинялось, выбора-то не было.

– Хорошо. Жуй медленно и глотай. Опосля тебе воды дам.

Катя следовала указаниям, жевала, запивала, снова жевала, и так раза три, пока ведунья удовлетворённо не хлопнула ладонью о ладонь.

– Мутит ещё?

– Нет, тётенька, не мутит. Голову кружит.

– Ну, это ничего! Покружит, да и кончится. Пей больше. Пей, пока в горло вода литься не перестанет!

Они посидели молча еще минут пятнадцать. Катя то и дело прикладывалась к бурдюку и чувствовала, как возвращается в нормальное состояние. Противоядие или трава тому были причиной, ей не хотелось думать. Она словно чудом спаслась из болота, и сердце до сих пор заходилось от ужаса смерти, который пришлось испытать.

– Ну, горемычная, полезай в кибитку, поедем в Поляницу. Там будем Фёдора дожидаться.

Катя вскинула голову:

– Не могу, мне нельзя! Мне здесь ждать нужно, меня заберут! – и осеклась под внимательным взглядом Любавы. – Друзья заберут.

– Друзья-я-а-а, – протянула ведунья, – друзья-други – каждому по подруге. Стало быть, оставить тебя тут? Одну?

Катя кивнула и широко улыбнулась. Нет, определённо театр потерял в её лице талантливую исполнительницу

– Благодарствую, тётенька. Коли не ваша помощь, не видать мне света белого. Напужалась я сильно, ой как напужалась, тётенька! А сейчас хоть пой – так хорошо стало!

– Странно ты разговариваешь, голубка моя. Не наших краёв речь. Ты откуда будешь?

– Отовсюду буду. Нет у меня родного края. Мы дорожные люди, скоморошье племя. Где свадьба, где пир княжий, так и колесим по лесам и долам. Не помню, где родилась, кто отец с матерью. Подкидыш я, сирота.

Катя нутром чувствовала, что женщина ей не верит.

– Как вас величают, тётенька? Имя буду ваше помнить, за добро добрым словом поминать.

– Любава.

– Любава. Красиво. – Катя машинально накрыла ладонью маяк и вдруг с ужасом почувствовала, а затем и увидела на коже надрез с почти засохшей кровью.

– Это… Это вы? – сипло спросила она ведунью.

– Что? Рана? А ну, дай гляну.

Любава закатала Кате рукав, быстрыми движениям набрала воды, омыла ранку, достала из сумы узкую полосу полотна и наложила повязку, как заправская медсестра. – Заживёт, не глубокая. Оцарапалась, поди, когда падала. – женщина огляделась и в который уже раз за последние полчаса задумчиво взглянула на девушку: поблизости не наблюдалось ничего, что способно оставить тонкий чистый надрез, а уж получить такую рану в падении было и вовсе невозможно.

Катя же лихорадочно соображала, как поступить. То, что маяк вытащили намерено, не было сомнений. Но кто так не хочет возвращения девушки домой? Если напавшие на них с Фёдором разбойники, то им гораздо проще было бы убить её. Ведь предводитель, который прекрасно понимал, кто есть Катя на самом деле, скорее всего, чёрный искатель, ему уж точно свидетели не нужны. Или он её и убил? Думал, что убил. Воду же отравили. Голова снова начала болеть и кружиться, и с губ девушки сорвался громкий стон.

– Не оставлю я тебя тут, голубка. Нечисто тут, недоброе вокруг вьётся, уж поверь. Поехали в Поляницу, поживёшь у меня, а друзья твои… – тут Любава вновь с подозрением взглянула на Катю. – Друзья тебя найдут. Вставай-ка!

Катя не возражала. Она с трудом дошла до кибитки, перевалилась через борт и мешком рухнула на разосланную свежую солому.

– Вот и ладно, вот и ладно, – ведунья быстро развязала очередной мешочек, – поспи, голубка, поспи дорогою. И почти силком втолкнула снадобье в рот девушки. Через пару минут Катя провалилась в глубокий вязкий сон и проснулась только когда солнце клонилось к закату. Судя по всему, уехали они от злополучной деревни очень далеко. Катя пыталась припомнить подробности карты местности, но каждое усилие мысли вызывало приступ головной боли.

Как там говорил господин Санджай? Лечь и предоставить телу возможность жить своей жизнью. Когда Любава обернулась в очередной раз проверить свою пациентку, та лежала, вытянув руки вдоль туловища, обмякшая и бледная, но лицо было спокойным и словно светящимся.

“Эка девку разморило”, – подумала ведунья, и, взмахнув кнутом скорее для устрашения, чем для удара, прикрикнула на гнедую лошадь с белой звездой во лбу. Та задвигалась проворнее, и вскоре женщины уже подъезжали к сложенной из плит известняка высокой стене, в которой зияло чёрное отверстие городских ворот.

Стражники заступили дорогу:

– Любава, ты ли?! Новостей везёшь?

– Везу, везу, да не на твоём возу. Дорогу дайте, недосуг мне сейчас болтать.

Деревянные колёса загромыхали по выложенной камнями главной дороге. Она вела прямо от ворот к княжескому терему. Других признаков транспортной цивилизации в стольном граде не наблюдалось. Хорошо утрамбованная пыль да почерневшие от грязи и времени доски – вот и всё дорожное покрытие. Кибитку нещадно трясло, выбивая из Кати остатки сна. Они ехали по городу совсем недолго, вскоре Любава добралась до своего дома. Небольшой двор с сараем, несколько кур, невысокая, но крепкая хижина с прочной дверью из морёного дуба. Внутри печь, стол, лавка, да закут, размер которого Катя определила как крошечный, хотя и был он завешен куском ткани с вышивкой. Всё как у всех, и не скажешь, что здесь ведунья живёт.