Анастасия Енодина - Приносящая удачу

Если в твоей душе осталась хоть одна цветущая ветвь,

на неё всегда сядет поющая птица.

(с) Восточная мудрость

Колокола отзвонили, прихожане разошлись по домам, и седой патлатый старик, заперев дверь своей комнаты, расположился в кресле перед большим столом. Он жил в церкви, потому что считал, что она принадлежит ему. Как принадлежит и весь город. Только пока об этом никто не подозревал, поскольку Ролан был простым священником и слишком слабым магом. Власть никак не удавалось заполучить, разве что имелось две сотни верящих в его силы прихожан. Но это не то, чего он хотел. Он бы желал стать значимой фигурой, хотя бы на закате своих дней. План по достижению этой цели у него имелся давно, вернее, не у него, а у Иржи – мага, внезапно вышедшего на Ролана много лет назад и предложившего поддержку.

Примерно в то время, как священник единственный раз встречался с Иржи, в городе объявился молодой человек. Его звали Леон, он был совсем мальчишкой, но уже через пару лет стал изрядно досаждать добропорядочным горожанам. Он был порочен, нагл и тщеславен, но найти на него управу не удавалось по многим причинам.

Сейчас мысли священника снова были о нём, хоть этот парень теперь и был вполне взрослым мужчиной, да и проблем с ним давно уже не возникало. Ландграф Леон в последние годы появлялся в городе редко, особенно не дебоширил, посещал таверны в поисках связей на одну ночь, честных и порядочных специально не соблазнял, как раньше, не крал ничего и не занимался ничем столь уж предосудительным. Это, конечно, не помогло ему изменить устоявшееся презрительное отношение к себе горожан, но зато, если прежде внимание священника было нацелено на его фигуру постоянно, то теперь он наблюдал за ним лишь иногда, когда тот попадался на глаза.

Сидящий за столом Ролан достал из выдвижного вечно заклинивающего ящика сложенное вчетверо пожелтевшее письмо и развернул его, всматриваясь в знакомые и почти заученные наизусть строки. Письмо было написано довольно давно, но своей актуальности не утратило и по сей день.

"Следи за ним. Он не должен выйти из-под контроля. Не давай его соблазнам таять, не позволяй сомневаться, что жизнь дана ему для получения удовольствий". Ролан усмехнулся. Этого совершенно не требовалось: со всем этим Леон прекрасно справлялся и сам. Наверно, попроси Иржи, наоборот, разубедить Леона брать от жизни всё, у священника бы ничего не получилось.

"Если однажды он поведёт себя странно, суетливо или тебе вдруг покажется, что он стал много думать – сделай всё возможное, чтобы избавиться от него, пока не стало хуже. Сам не пытайся убить – он хитрее, чем хочет казаться, сильнее и опаснее."

В этом Ролан сомневался: Леон не казался умным, хитрым, сильным или опасным. Совсем не казался. Ни когда пускался во все тяжкие, ни сейчас, когда после определённых событий стал вести себя спокойнее. То ли и правда полюбил ту, что от него сбежала, то ли она своим побегом доказала, что он ничтожен. Ролан не вмешивался тогда, зато горожане сыграли не последнюю роль… Впрочем, Леон на влюблённого похож не был никогда, Ролан даже сомневался, умеет ли этот человек вообще чувствовать что-то светлое. Так что причины его внезапного затворничества он боялся искать.

"Это ерунда. Он может просидеть во дворце годы – это мало что изменит. Просто следи и не упусти момент, когда лёд тронется".

Лёд. Иржи любил аллегории, связанные со льдом. Он жил по ту сторону реки, где-то очень далеко отсюда. В тот единственный раз, когда Иржи бывал в этом городе, он говорил Ролану о своих впечатлениях от дороги. Тогда его больше всего впечатлила именно река: стремительная, порожистая… От неё запитывалась водой ближайшая деревня, что стояла на том берегу. Тамошние люди хорошо освоили создание различных гидротехнических сооружений, но в ту весну им весьма досаждал донный лёд: иногда он всплывал со дна и портил всё водоснабжение. Правда, с ним поднималось и много утерянного рыбаками добра, так что народ это явление любил: иногда находились диковинные вещи.

Так что Ролан удивился, что в письме Иржи написал "лёд тронется", а не "всплывёт донный лёд", поскольку, как находил священник, последнее подходило бы к Леону больше: очень уж хотелось узнать, что у него внутри, что скрывается за созданным им образом. Сам священник склонялся к мысли, что ничего хорошего донный лёд из глубин души этого молодого человека не поднял бы, но Иржи полагал, что помимо мусора и хлама там могло бы отыскаться что-то стоящее, и именно из-за этого предположения Леона полагалось в случае чего убрать.

Случай такой настал недавно. Леон, прежде разъезжавший по городам, транжиря деньги, а в последние годы тихо посиживавший в своём дворце, вдруг стал вести себя нервно. Пару дней назад он посетил город, запасся провизией и отправился в неизвестном направлении. Ролан не успел вовремя сообразить, что Леон уходит куда-то надолго, может, даже и навсегда, так что упустил его.

Ландграф покинул город и свои земли, он мог легко затеряться, и Ролан не находил себе места, не зная, как поскорей сообщить об этом Иржи и спросить совета, что делать дальше. Он не спал обе ночи, что Леон отсутствовал, но так и не решил, что же делать. Отправляться в погоню? Или не стоит? Иржи просил избавиться от него, но Ролан не понимал, зачем: он вреден людям, он отравил жизнь многим, но для грядущих планов Леон был совершенно безобиден, особенно, если находился где-то вдали.

Ролан переживал сильно, но совершенно напрасно. Собравшийся в дальний путь Леон вернулся быстро. Два дня – и снова можно было видеть, как горит свет в его дворце. Священник подумал, что надо быть внимательней к нему и, если что, готовым обеспечить ему смерть.

Зато потом случилось странное: в обитель священника заявился старик и попросил передать Леону предостережение. Тогда Ролан не понял сути, но догадался, что старец не простой. У священника был очень слабый магический дар, но не распознать волшебника в старце он не мог. Так что предостережение запомнил и требуемую клятву принёс. А позже, планируя, как избавиться от Леона, понял, что старец был на шаг впереди и заранее знал, какой способ придумает Ролан. Но клятва была принесена, о чём священник не очень-то сожалел: он ничего не терял, давая Леону шанс выжить.

/Мила/

Говорят, я халявщица. Так говорит моя сестра и два моих брата, потому что я, как им кажется, вечно отлыниваю от работы. На самом деле, это не совсем верно. Я не отлыниваю, просто не виновата в том, что лучше всего у меня получается простая работа. Ах да, самое главное: я не люблю животных, а они не любят меня, так что со скотиной тоже возиться приходится без моего участия. Потому что, если на меня можно надавить и заставить работать с животиной, то животину со мной – ни за что. Не любят они меня. В итоге я действительно могу заниматься только домашними делами да собирать дары леса. С этим хлопот тоже хватает, но всё же с живностью мороки больше: то её накорми, то подои, подстриги, а иногда надо забивать или лечить. Так вот меня в халявщицы и записали. Да и ладно!