Влада Мишина - Песнь Самайна

На полу блеснул охотничий нож.

Позволив лишний раз ударить себя, Рогнеда извернулась и схватилась прямо за кривоватое лезвие.

Ладонь обожгло болью, но северянка упрямо перехватила нож за рукоять и резко выставила его перед собой.

Бабы шарахнулись от окровавленного лезвия.

Рогнеда, пошатываясь, встала. Та, кому принадлежал нож, шагнула к северянке, и Рогнеда быстрым рывком схватила её, прижимая лезвие к шее.

Баба захрипела, беспомощно смотря на своих соучастниц.

«Открывайте!» – Рогнеда резко кивнула в сторону двери.

Бабы не пошевелились.

Тогда северянка прижала лезвие посильнее, и по шее её заложницы поползла тонкая струйка крови.

– Да откройте вы эту проклятую дверь! – заверещала баба, зажмуриваясь.

Её послушались.

Одна кинулась к двери, стукнула пять раз, и та отворилась. За ней показался конопатый мальчишка.

– Убили? – с широкой улыбкой спросил он, но увидев то, что творилось в избе, подавился собственным смехом.

Рогнеда вместе с пленницей медленно двинулась к выходу.

Только выйдя на порог, она убрала нож и изо всех сил толкнула бабу обратно к избе.

Не став дожидаться расправы, северянка бросила нож и со всех ног побежала прочь.

К ночи эту историю в деревне не знал только ленивый.

Ивар ворвался к отцу в хозяйскую комнату и даже не потрудился затворить дверь.

– Что ты будешь делать? Их судить надо! Они же её убили бы!

– Но ведь не убили, – спокойно ответил староста, отпивая глоток своей кислой браги.

– Ты что, так оставишь?

– Бабские разборки не моего ума дело. Пусть мужья и отцы разбираются.

– Это были не разборки! – заорал Ивар. – Они спланировали всё, как зверя в ловушку заманили и хотели убить!

– Ивар, поди прочь, – махнул староста. – Проверь, всё ли готово к завтрашней ночи.

– И ты что, хочешь, чтоб Локка с Рогнедой в круг из костров сели после такого? Чтоб убийцы вокруг них Песнь пели?

Староста с жалостью глянул на сына, будто тот был несмышлёным младенцем.

– Не сядут они в круг.

– Как?

– А вот так. В этот Самайн и все последующие никто чужаков на опушку не пустит. А коли сами заявятся, погоним силой.

– Отец, неужто позволишь…

– Это я приказал.

Ивар молча воззрился на отца, ища в его старческом лице хоть каплю жалости.

Но староста не глядел на сына. Он просто продолжал пить свою брагу, заливая ей вопящую от боли совесть.

В избе старицы угрюмый Локка прикладывал к синякам дочери её же травы.

– Из дома без меня ни на шаг, поняла?

Рогнеда вымученно кивнула.

По её щекам текли слёзы.

Северянке было жалко себя, жалко отца, на долю которого выпали такие страдания. А ведь всё из-за неё.

«Сама виновата», – думала Рогнеда. – «Ходила бы с другими девицами купаться, плела бы венки с ними на Бельтайн. Вышла бы за Ивара, и отцу было бы покойно…»

Когда с синяками было покончено, Рогнеда забилась в уголок возле печки – поближе к запрятанному плащу – и затянула на своей свирели тихую песню, какую подслушала у соловушки.

Ивар пришёл к кузнецу тем же вечером.

– У вас товар, у нас купец, – с порога начал сын старосты дрожащим голосом.

Локка поднял взгляд от работы – он точил свой короткий меч.

– Мне казалось, что наш прошлый разговор должен был стать последним, – холодно ответил он.

– Я люблю её, – отчеканил Ивар.

Рогнеда, скрытая печью, невольно вздрогнула.

– Это ты не мне говорить должен. Я её неволить не стану.

– Убьют её. Рано или поздно. А станет моей женой, войдёт в мой дом и перестанет быть чужачкой. Защищать пуще жизни стану.

– Хорошо говоришь, Ивар, складно.

Рогнеда осторожно убрала свирель в карман передника, и тихо вышла из-за печи.

Ивар глянул на неё и покраснел, поняв, что северянка слышала каждое слово.

– Ну что, пойдёшь за меня? – тихо спросил он.

Северянка медленно подошла к сыну старосты и взяла его за руку.

Она не знала, что показать. Какими-то куцыми, сухими казались ей любые жесты.

Нравился ей Ивар. Рогнеда давно позабыла детские обиды, не вспоминала и стрелу, пущенную ей в плечо. Зато о ночи возле избы старосты, о кратком касании губ, думала часто.

Как легко было бы стать его женой.

Рогнеда глубоко вздохнула. До неё донёсся морозный запах плаща, спрятанного за печью. Этот аромат не развеялся, не поблёк за долгие месяцы.

Он будто бы звал Рогнеду куда-то вдаль. Обещал показать ей неизведанные земли, непохожих людей. Это был запах приключений.

И так горько стало северянке от одной мысли, что до конца своей жизни она останется, привязана к одной деревне. Пусть и с мужем хорошим. Не готова была Рогнеда простить всё, что здешние люди ей сделали. Не было в ней такой доброты.

– Я понял, – скорбно кивнул Ивар, смотря в большие, полные жалости голубые глаза северянки. – Не гони сразу. Позволь рассказать кое-что.

Рогнеда слабо улыбнулась и пригласила сына старосты к столу.

Локка отложил меч и вытер руки о кузнечный фартук.

Ивар долго собирался с мыслями, прежде, чем начать говорить. Он осмотрел избу, в которой со смерти старицы почти ничего не изменилось. Только видно было, что теперь и мужчина в доме живёт.

– Эту историю мне старица рассказала, когда я ребенком был. Она тогда тебя уже начала учить, и меня особо не жаловала. Но я дома задавал слишком много вопросов, и мать отвела меня к ней, поскольку сама рассказывать толком не умела. Мне хотелось знать, зачем поют Песнь, и отчего отец, да и все мужики так боятся ночи Самайна.

Рогнеда слушала, почти не дыша. И вскоре ей начало казаться, что говорит совсем не Ивар, а старица скрипит своим мудрым голосом.

– Когда наши предки пришли за эти горы и основали здесь поселение, они и знать не знали ни про каких духов леса. У них были свои боги, которым они исправно приносили жертвы и ставили идолов. Только боги те не могли заглянуть за горы, не было у них здесь власти, и в ночь Самайна предкам явилась истинная сила этих земель.

«Дикая Охота?» – осторожно показала Рогнеда.

Ивар кивнул.

– Где услышала то? Мы обычно их вслух не поминаем. Не важно. Ты права. К предкам в ночь Самайна явилась Дикая Охота. Армия небывалого размера, мчащаяся по небу на вороных жеребцах с горящими огнём глазами. Охота защищала эти земли от богов из-за гор, от демонов из-под земли, от самого хаоса. Правил той охотой Князь. Никто не знал его имени, да и обратиться к нему не позволял страх. В ночь Самайна Князь явился к предкам, чтобы забрать самых сильных мужчин под свои знамёна. В ту давнюю пору никто не знал, как ему противостоять. Едва предки вступали в ряды Охоты, как души и тела их пропадали в грозовых тучах вместе с легионами Князя. Он возвращался каждый год, пополняя свою армию, редеющую в небесных битвах. Вскоре в поселении не осталось взрослых мужчин, одни старики да дети. Но и за ними явился Князь.