Array Аш Сенн - Чумные Псы: Оскал Страха

А всем плевать. И на ледяное спокойствие гребаного божества, который преследует, кажется, ее, Птицу, по крайней мере держится как приклеенный, и на оттесняющую его фурию – бросается разъяренной кошкой на огромного беркута, и оба вытворяют что-то уж совсем невозможное в плотном потоке машин.

Птица решает, что ей тоже плевать. Откидывает голову на сиденье, пытается перестать слушать причитания матери и тихие размеренные команды отца – что делать, если он умрет. Жмурится изо всех своих сил, кусает губы, злые слезы смахивает, и молчит, молчит, молчит. Знает: если она решит вклиниться в разговор, ее примут с радостью, и она сможет сжать широкую ладонь отца и дрожащую ручку матери, и плакать они будут уже вместе, и уже ей будут выдаваться указания. Знает: она не имеет права. Потому что все, что сейчас – между матерью и отцом, это свято, это бесценно. Кто она, чтобы рушить этот момент?

Водитель отчаянно лавирует между машинами, не замечая смертельной пляски двоих сумасшедших, жмет на газ, и Птица даже решает, что это она просто так сходит с ума, и этих, в кабриолете и на мотоцикле, просто не существует. А потом раздается вопль, громкий вой клаксона и разрывающий уши визг тормозов; и боль, такая боль, что в глазах темнеет, эта боль застревает в горле и выкашливается кровью – а потом чья-то жестокая рука вытаскивает ее из переворачивающейся машины, прямо сквозь разбитое стекло, и тогда Птица кричит, но тут же давится, и ее голову устраивают на сильное и пахнущее морозом плечо, крепко сжимают за худенькую спину, а потом от скорости свистит в ушах, а боли, боли просто не может быть больше. Каким-то одним рывком до девушки доходит, что она на сидении того самого мотоцикла, и черноволосая фурия прижимает ее к себе, и кровь из открытого стонущего рта стекает прямо по зеленой кожаной куртке женщины – а еще та ведет мотоцикл одной рукой; а потом сознание уплывает, и в голове сквозь черноту прорывается лишь одна мысль «Держись, девочка, мы вытащим тебя», и это почему-то страшнее всего.

Когда они оказываются на месте назначения, Птица понимает сразу две вещи: родители мертвы и у нее ничего не болит. Понимание сразу меркнет. Так что, пока фурия тащит девчонку к пустому месту в центре огромной поляны, бросив где-то дорогущий мотоцикл, Птица просто загребает ногами траву и пытается считать валяющиеся на земле камни; сбивается вечно на пятнадцатом, но начинает снова, лишь бы все так же ничего не понимать и ничего не помнить. Реальность врывается в ее разум только когда она слышит громкое:

– Сюда! – и сразу понимает, что это к ней.

Разворачивается избыточно-резким движением, как будто только учится владеть своим телом, и видит того придурка из парка, он тянет к ней скрытую в черной перчатке ладонь, и это открытая рука друга, как она раньше не понимала, и сделать шаг так легко – но не тут-то было, фурия отшвыривает Птицу в сторону с такой силой, что она катится по земле, плюется травой и пытается отдышаться. Кто-то хватает ее под плечи и вздергивает вверх, девчонка отчаянно визжит, черноволосая мотоциклистка не может заниматься сразу всеми – и выбирает спасать Птицу. Девчонка вообще ничего не понимает, орет и пытается вырваться, а в голову больно бьет «Дура! Замри, это помощник!».

Птица послушно обмякает, в черных лапах, чувствуя хищное дыхание и яркий звериный запах, и забивающуюся в не закрывшиеся еще раны шерсть – да почему не больно-то, черт возьми?! Но прямо перед глазами мелькает что-то серебристое, нож, это нож, девчонка рефлекторно отдергивает голову, и лезвие срезает прядь взметнувшихся волос, попадая точно в цель, в голову ее помощника, и тот с полным такой невыносимой боли воем падает, и падает рядом Птица, все еще сжатая огромными лапами.

Он тоже мертв, он тоже мертв, он тоже мертв, онтожемертв

Что-то внутри скалится яростно, Птица никогда не была доброй девочкой, и ей больше не ради кого, она должна прорваться – к тому, кто звал ее, пусть и тошнит от его идеальности, прорваться сейчас! Она тянет нож из глазницы своего помощника, оказавшегося чем-то навроде огромного волка, и он весь обмазан черной склизкой дрянью, которая тянется за лезвием с противным хлюпаньем, ну и пусть, любой ценой, любой ценой!

***

Рыжая Ксень сидит на лавочке, прижимая к рассаженной щеке мокрый платок – она намочила его в фонтане, и смотрит на книгу. Смотрит уже почти полчаса. Книга лежит рядом, манит зеленой обложкой с красивым золотистым узором, но… книга чужая. Взять чужую вещь – это же значит украсть. Ксень любит книги и ненавидит воров. Она думает, что она неправильная сирота, ведь все, кого знает Рыжая Ксень – а это целый детский приют таких же оборванцев, как она – не любят книги и любят воровать.

Ксень восстанавливает в памяти события – как она вообще оказалась здесь. Сегодня в приемную семью забрали ее лучшего друга – Алешку. Теперь приятная улыбчивая женщина и усатый мужчина в смешных очках будут зваться его папой и мамой. А она… она лишилась лучшего друга, почти брата. Того, с кем и смеялись, и учились, и дрались. Иногда – между собой, но всегда мирились. Гораздо чаще – с другими, защищая друг друга. Брата у нее теперь нет, и она не нужна никому. Узнав, что Лешку забрали, Степановская и ее подпевалы – почти вся женская группа номер четырнадцать, подумать только! – устроили себе развлечение, подначивая Рыжую тем, что даже ее дружка-разгильдяя забрали, а ее в семью не позовет никто и никогда, ибо кому нужно такое чучело?

Ксень всю жизнь только и слышит, что она чучело, и что волосы её, огненно-рыжие, слишком всклокоченные, и что нос у нее острый и вздернутый, и что веснушек слишком много, и вообще она вся – одно сплошное недоразумение, вечно оказывающееся не в том месте не в то время. И часто сама начинает в это верить… но не сегодня. Сегодня она сначала огрызалась на девчонок, а потом, не выдержав, и подралась. Их было больше, и Ксенька, конечно, огребла сильнее, чем свора, но и кое-кому из согруппниц попортила лицо. Степановская, как и всегда, убежала жаловаться воспитателям, а Ксень, решив, что получить наказание успеет и вечером, схватила куртку и умчалась в любимый парк, прогуливать учёбу. И нашла эту клятую книгу на своей любимой лавочке. Ситуация осложняется тем, что у Рыжей сегодня день рождения – ей исполнится шестнадцать. И очень хочется присвоить неожиданный подарок судьбы, как подарок на день рождения – потому что вряд ли ей вообще кто-нибудь хоть что-то подарит. Но книга все ещё чужая, и брать её нельзя.

– За ней придут, – убеждает себя Ксень, обкусывая и без того уже в мясо ободранные губы. – Она явно очень дорогая, за ней придут!

Но время идет, а на дорожке никто так и не появляется – и руки чешутся все сильнее: хотя бы дотронуться до этой красоты, хоть в руках подержать…