Петер Клуг - Лисий Хвост. Красный город. Книга четвёртая

В то же время пехота из центра вышла из-за своих укреплений и перешла в атаку, прогоняя неприятеля с восточной части поля, загоняя его под копыта лошадей. Стрелки на холмах почти прекратили обстрел, опасаясь попасть в своих. Повстанцы несли чудовищные потери. И до этого момента весь ход битвы напоминал бессмысленную бойню, когда восставшие шли и шли на убой, падая под ударами мечей и копий, повергаемые стрелами, затоптанные ногами своих же соратников. Но накатывая огромным числом на укрепления, они чуть было не взяли их. Почти весь ход битвы чаша весов, на которых лежала победа, не склонялась на чью-либо сторону. Теперь же разгром армии мятежников стал очевиден.

Люди в чёрных одеждах метались по полю, пытаясь найти для себя убежище, укрыться от конницы, которая топтала, рубила и колола. Те, кто находился западнее, кому повезло оказаться не в круге смерти, образованном имперскими войсками, начали разбегаться. Напрасно стражи дракона пытались их остановить, страх перед одетыми в доспехи воинами на лошадях, тоже укрытых броней, был намного сильнее. От этих стражей можно было хотя бы убежать, а вот от всадника это невозможно.

У повстанцев не было кавалерии в полном смысле слова. Было лишь несколько отрядов на лошадях, которые занимались в основном грабежами окрестных селений, да примерно сотня дружинников Дондо. Противостоять настоящей коннице они были не в силах, да и не пытались этого сделать. Наблюдатели на северном холме отчётливо видели, как небольшой ручеёк всадников под чёрным знаменем просочился сквозь бегущую толпу и повернул к западу, стремясь уйти прочь.

Лун обернулся к своим офицерам.

– Я желаю, – сказал он твёрдо и зло, – чтобы эту заразу выкорчевали. Всю эту безумную веру в новый приход, в возвращение Дракона. Пусть конница преследует их всех, пока это будет возможно. Пехота может довершить дело на поле. Полагаю, стрелки могут отложить луки и самострелы, взять мечи и к ним присоединиться. Нужно вычистить наши земли.

– Ваше величество, что делать с пленными?

Лун дернул плечом, помолчал и промолвил:

– Только Дондо. Его стоит взять в плен и поглядеть на него. Прочие же заслуживают самого сурового наказания.

Тот час же офицеры побежали отдавать приказания, а воины их исполнять.

До самой темноты продолжалось сражение. Это была безоговорочная победа императора. К вечеру тучи стали рассеиваться и проглянуло солнце. Оно уже склонялось к западу, и пока не настала ночь, Лун пожелал проехать по лугу. Последние схватки ещё продолжались кое-где на его окраинах, но они уже не имели никакого значения.

Трупы устилали землю. По полю бродили отряды, выискивавшие раненых. Своих они перекладывали на волокуши и доставляли в лагерь, где трудились во всю лекари, чужих – добивали.

Это была первая настоящая военная победа Луна. Он допустил сегодня лишь одну ошибку, чуть не поплатился за неё, но судьба благоволила к нему, даровав толковых командиров. Копыта лошади скользили по грязи, но государь не обращал на это внимания. Разве это его подданные лежат на земле? Нет, это зловредные мятежники, которые выдумали безумную идею, будто бы он узурпатор и предатель престола Дракона. За эти измышления они и поплатились своими никчёмными жизнями. Хотя нет, не только за это. За разорённые западные области, разрушенный Нандун и бессчетное число покинутых деревень и сёл. Каким другим наказанием они могли бы искупить свою вину?

Закатное солнце окрасило в алый тучи, и само сияло, как красное золото. Все чёрные флаги были повергнуты и на холмах, на поле были водружены красные имперские стяги. Встречавшие на пути Луна воины были усталыми, но, видя своего повелителя, они тотчас приободрялись и на их лицах появлялись улыбки. Все эти солдаты были перепачканы с ног до головы грязью и кровью. Воистину, этот день, начинавшийся так серо, к своему завершению превратился в один сплошной красный цвет, цвет могущества династии Лунов.

Всё чаще ветер, дувший с востока, приносил с собой запахи моря, гниющих водорослей, и солёной воды. Мэргэн, Бато и Севда морщили носы от непривычных ароматов, а Хару и Шима радовались им, стараясь уловить знакомые и давно забытые нотки в дуновениях ветра. Побережье с каждым днём становилось всё ближе.

Дорога проходила через зажиточные и благополучные области империи, куда война не добралась. Первые дни путники ещё встречали группы беженцев, растянувшиеся вдоль дороги и спешащих на восток, но после того, как распространилось известие о победе императорских войск над бунтовщиками, тракт приобрёл свой обычный, мирный вид. Не было больше нужды бежать и скрываться.

У Хару отлегло от сердца. Победа императора означала, что война больше не следует за ними по пятам и они смогут спокойно добраться до столицы и там найти подходящий корабль на север. Он прижал руку к груди: там за пазухой побрякивала связка монет, переданных Лян Се. Последнее напоминание о ней, больше ничего осязаемого от этой женщины Хару не имел. Но её поцелуй горел на его губах и то и дело заставлял мысленно возвращаться к ней.

Принц ругал себя за такие нежные чувства. То ему казалось, что тем самым он предает память Кицунэ, то просто находил это глупым и неуместным. Но он глядел на весёлые деревни и поля, на которых с каждым днем всё больше ощущалось дыхание приближающейся весны, и ловил себя на мысли, что и Лян Се, пожалуй, проезжала когда-то этой же дорогой, и уж точно проедет, когда император будет возвращаться назад в столицу. Впрочем, иногда ему приходило в голову, что Лян Се, вообще-то, вполне могла погибнуть в битве, и от этого все нутро Хару холодело.

Больше всех был возбужден Шима. Друзья давно не видали его таким. Казалось, что юноша ожидает прибытия в Красный город, словно он изначально и был конечной целью их затянувшегося путешествия. Молодой человек был весел, много шутил и подбадривал своих приятелей, представляя разительный контраст с тем, каким замкнутым и отдалившемся он был до последнего времени.

– Что такое с тобой? – как-то раз спросил его отец, когда они неспешно ехали по тракту. – Я рад, что ты перестал быть тем занудой, каким был, но отчего это с тобой произошло?

Шима лукаво посмотрел на родителя и отвечал не колеблясь:

– Ты заметил, когда я вновь стал весел? После Тян-Шуна. Вся эта кутерьма с крысами не прошла для меня бесследно.

– Да уж, ты показал, на что способен. В очередной раз. И это тебя так развеселило?

– Не совсем это. Показать-то я показал, и должен признаться, отец, это не было для меня столь уж сложно. Дело в другом. Мать повторяет мне всё время, что эти умения – часть меня, и я не могу от них отказаться. Почему-то я этого никак не мог усвоить, а в Тян-Шуне что-то во мне изменилось, переломилось. Я не могу описать этого, этих чувств, когда ты становишься одним целым с бессчетным числом живых существ, словно прикасаешься к какому-то источнику…жизни, неиссякаемому источнику. И хочется возвращаться к нему вновь и вновь.