Петер Клуг - Лисий Хвост. Красный город. Книга четвёртая

Небрежным жестом Лун отпустил Лян Се.

– Иди, отыщи своих спутников. Сегодня переночуешь с ними. Завтра к вечеру придёшь ко мне во всём новом, чистая и прибранная. Да, и вот ещё что. Это в счёт твоего будущего жалования.

С этими словами он встал, подошёл к небольшому сундучку, стоявшему на походном комоде, и вытащил связку серебряных монет, нанизанных сквозь квадратные дырки на крепкий шнурок. Лун кинул вязанку и Лян Се на лету подхватила её и спрятала за пазухой.

Женщина вылетела из шатра, едва успев напоследок отвесить прощальный поклон императору. Её лицо горело, но пока она шла через лагерь, отыскивая палатку, в которой разместили её друзей, она ещё раз успела всё обдумать. А ведь государь, в самом деле, очень милостивый и добрый правитель. Он и словом не обмолвился о том, что она плохо выглядит, понимая, что вести, которые она доставила, намного важнее, чем её внешний вид. Кроме того, он дал ей время привести себя в порядок и попрощаться со спутниками.

Сердце её ёкнуло. Радость от неожиданного повышения, о котором многие могут лишь мечтать, сменилась грустью. Ей ведь придётся расстаться с Хару. Ах, этот странный мужчина, сколько времени они провели рядом друг с другом, но он так ни разу и не проявил своего расположения к ней. Даже после той краткой минуты в купальне, когда она сама поцеловала его первой, он вёл себя так, словно ничего не произошло. Ну, чуть-чуть теплее, чем обычно. Может быть, она зря тешит себя надеждой? Она далеко не красавица и у неё никогда не было и в мыслях, что кто-то стоящий мог бы обратить на неё внимание. Да и где было им взяться, этим достойным женихам? Всю жизнь Лян Се провела среди воинов и саму себя она считала в первую очередь солдатом, и уж потом на каком-то малозначимом месте – женщиной. Всегда она тренировалась и упражнялась с оружием наравне с мужчинами. Впрочем, несколько десятков других девушек в школе офицеров тоже были под стать ей: такие же фанатически преданные престолу, полностью забывшие о своих личных интересах.

Была уже глубокая ночь, когда Лян Се наконец отыскала нужную палатку. В ней тускло горел один масляный светильник, который почти и не разгонял темноту.

Женщина проскользнула внутрь. Все пятеро, устроившись на своих походных кроватях, уже спали. Ещё бы, для них это чистая роскошь после многих дней, когда им приходилось коротать зимние ночи у костра, кутаясь в одеяла и прижимаясь друг к другу, чтобы согреться.

Какие же это были счастливые времена! – горькое озарение пришло к Лян Се. Она была рядом с Хару, пусть и не так, как ей того хотелось бы, но рядом. И вот, это их последняя ночь вместе, а все устроились порознь, и никто об этом, кроме неё, и не жалеет.

Лян Се села в раздумьях на свою пустую постель. Может быть, ей отказаться от императорской чести? Но остаться с Хару, пусть хотя бы и так?

Вдруг тот, о ком она сейчас думала, пошевелился. Он сонно приоткрыл глаза, посмотрел на неё и спросил таким голосом, каким говорят люди, когда они вывалились на мгновение из глубокого сна, и вот-вот провалятся обратно:

– Ты пришла? Всё в порядке? Ложись спать, отдыхай.

И Хару вновь сомкнул веки, откинулся обратно на подушку и уснул, словно и не просыпался.

Женщина, едва подавляя гнев и обиду, задула светильник и бросилась на свою кровать. Ей, наверное, хотелось бы заплакать, но она уже давно забыла, как это бывает. Она вцепилась в подушку, чтобы подавить крик, который так и рвался из её груди.

На следующий день с самого раннего утра весь лагерь пришёл в движение. Разведчики принесли известие, что передовые отряды орды мятежников были замечены всего лишь в двух днях пути от Фазаньего луга. Это без сомнения означало, что битва состоится уже в самое ближайшее время. И хотя все укрепления лучников на холмах были давно готовы, все позиции для пехоты и конницы определены, среди императорского войска поднялось волнение, какое бывает, когда знаменательное событие, которого долго и изнурительно ждали, наконец, приближается.

При этом с самого начала дня на поле наполз густой туман, такой плотный, что ничего не было видно уже в пятидесяти шагах. С одной стороны, можно было опасаться, что под его прикрытием враги попытаются подобраться ближе и напасть врасплох; с другой, – это было бы для них чистым самоубийством: атаковать, не зная размещения войск противника.

Лян Се узнала новость, когда она была в бане. Она отправилась туда едва продрав глаза. Её сон был безрадостным и она даже с некоторым облегчением проснулась и ещё больше обрадовалась, обнаружив, что остальные ещё спят. Лян Се вскочила с кровати, бросила взгляд на Хару, затем на Шиму, и поспешила прочь. Ей хотелось поскорее привести себя в порядок и показаться в достойном виде не только перед императором.

Если для обычных солдат баней служили несколько больших палаток, и чаны наполняли водой и грели не чаще, чем раз в десять – двенадцать дней, то для гвардейцев успели построить небольшую глинобитную хижину, к которой было приставлено четверо слуг. Они, конечно, подивились тому, что кто-то желает помыться прямо с раннего утра, однако поспешили приступить к своим обязанностям. Они натаскали воды в небольшую кадку и развели огонь. Одного из них офицер отослала на склад за новым обмундированием для себя.

Впрочем, Лян Се спешила не стала дожидаться того, чтобы вода основательно прогрелась. К удивлению слуг она залезла в ёмкость, как только вода перестала быть такой невыносимо холодной, что от неё сводило мышцы и стучали зубы.

Женщина не намеревалась нежиться в горячей воде. Ей требовалось смыть с себя грязь, освежиться и привести волосы в порядок. Это не должно было занимать лишнего времени. Поэтому она прогнала прочь слуг, которые продолжали подбрасывать дрова в огонь.

Пока она мылась, она критически осмотрела себя и пришла в уныние. Что мог бы полюбить в ней Хару? Десятки шрамов, покрывавших не только её руки и ноги, но живот и спину? Она не берегла себя, тренируясь и упражняясь, сражаясь и убивая. Разумеется, в походной бане, пусть даже и предназначенной для привилегированной стражи императора, не было зеркала. Лян Се видала эти волшебные штуки в некоторых покоях во дворце в Красном городе, но и без них было ясно, что её тело далеко от идеального: плоское, слишком поджарое. Говорят, у неё миловидное лицо и большие глаза. Наверное, это просто потому, что она такая худая, вот и выделяются глаза среди общих черт.

Когда она принялась расчёсывать свои волосы, то её печаль ещё больше усилилась. Лишь в детстве они были у неё ниже плеч. С тех пор, как её родители погибли и сама она оказалась на воспитании у одного сердобольного офицера, который передал её затем в приют, она не могла позволить себе роскоши носить длинные прически. А с началом военной карьеры лишние волосы только мешали ей, и она неизменно остригала их всё короче и короче. Обычно она обращалась к услугам цирюльника, пока жила в столице, но в походе ей приходилось всё делать самой. Если были ножницы, то подравнивала с их помощью, если нет, – брала нож и резала пучками, как режут траву.