Надежда Первухина - Любовь – это розы и хлыст

– Какие глупости! – фыркнула моя мать. – Сражаться на спадах – это совершенно не девичье занятие. Передайте маэстро мой решительный отказ. А если у Нормы слишком много свободного времени, полагаю, она может потратить его на обучение вышиванию.

Они говорили о моей жизни так, словно меня это не касалось. И я решила подать голос:

– Но, матушка, мне бы очень хотелось научиться фехтовать!

Я почти выкрикнула это и встретила уничтожающий взгляд матери, не опустив глаз. Мы молча смотрели друг на друга, и она первой отвела взгляд.

– Норма, ты забываешься, – холодно сказала она. – В этом доме только я решаю, чему тебе следует учиться.

И она принялась резать серебряным ножом фрукты у себя на тарелке.

Мне оставалось молчать и подчиняться. И проводить долгие, скучные часы за изучением Священной истории.

Професса подошла к моему обучению со всей серьезностью. Наступил день, когда она меня привела в замковую либраторию и, обводя рукой ряды либр, сказала:

– Доминика Норма, здесь собраны истинные сокровища, запечатленные в словах. Отныне вы будете прикладывать все усилия, дабы напитать ими свой ум.

– Да, професса, – кивнула я, жадно оглядывая полки. – Эти либры собрал мой отец?

– Совершенно верно. В своих походах он посещал многие страны и города, и вывез оттуда немало сокровищ на пергаменте и бумаге.

– Он их покупал? Ведь эти либры наверняка стоят целое состояние! – воскликнула я.

– Я думаю, они попали к нему иным путем, – сухо сказала Агора. – Взгляните сюда.

Я вместе с нею подошла к оконной нише. В ней стоял стол, на котором покоилась большая либра в темном кожаном переплете. Ее края были скреплены застежками из покрывшегося патиной золота, а еще от корешка либры тянулась толстая цепь, конец которой был утоплен в стене.

– Зачем эта цепь, професса? – спросила я. – Неужели эта либра столь ценна, что ее держат на цепи, как раба-охранника?

– Эта либра ценнее всего, что есть в кастильоне вашего отца, доминика. Ибо это одна из пяти либр, что были написаны Первосвященником Великого Спящего, когда Тот еще не почил от дел Своих и давал людям Закон и Веру.

– О-о, – благоговейно протянула я. – Значит, цепь для того, чтобы либру не украли? А разве нельзя, допустим, цепь распилить? Или распаять, как наш лудильщик паяет олово? И украсть?

– Доминика! – голос менторши был строг. – Вас должно интересовать не то, каким способом можно украсть бесценный фолиант, а то, какие истины изложены на его страницах!

– Да, професса, – скромно потупилась я. – А когда мы начнем читать эту… святыню?

– Особам женского пола строго запрещено не то что читать, а и прикасаться к священной либре! – отчеканила професса. – Запомните это раз и навсегда. А теперь идемте со мной.

Поклонившись святой либре, мы отправились в другой угол комнаты, и здесь моя наставница сняла с полки толстый том в бархатной обложке цвета вареной свеклы.

– Это – Священная история, изложенная для чтения в кругу благородных дам. Вы должны понимать, доминика, что основу Веры и Закона составляют истины, осознать которые целиком человеческому разуму часто не под силу. Особенно это касается разума женского, ибо он слаб, поверхностен и озабочен суетными желаниями. Но Первосвященник и его ученики, ратуя за то, чтобы все люди знали Закон и Веру, повелел упростить высокое знание для понимания нашим косным умом. Присядьте, доминика.

Я повиновалась. Професса осталась стоять и пояснила:

– Книгу Священной истории следует читать лишь вслух и стоя, из благоговения к ней.

– Тогда я тоже встану…

– Нет-нет, сидите. Вам, пока вы не стали девушкой, можно сидеть.

Что значит – «стать девушкой», подумала я, но промолчала. Моя наставница немного помедлила, потом поцеловала край обложки и раскрыла либру. Она утвердила ее на подставке для чтения и начала:

– «В этом Истина, Вера и Закон, данные свыше Тем, Кто спал, и проснулся, и опять спит.

Истина в том, что до Пробуждения Великого не было ни начал, ни концов, ни времен, ни пространств, а лишь Ожидание. Великий же, пробудившись, создал и начала, и концы, и времена, и пространства, и узрел, что это благо. Четыре конца света Он создал: Север, Юг, Восток, Запад, и пятым создал Центр, ибо всё от Центра исходит, и к Центру возвращается. Великий создал Плоть и Силу, и Плоть Он сделал землею, а Силу – небом. И сказал: «Да будет на земле тот, кто соединит в себе и плоть, и силу». Прах земной Он совокупил с дождем небесным и создал из этой смеси человека, и нарек ему имя: Первый. И дал Первому власть над всем, что есть на земле, и что есть в воздухе: над всеми зверями и над всеми растениями. И Первый жил посреди острова, где не иссякало блаженство, и ежечасно славил Великого.

Шло время, и Первому стало одиноко и скучно на блаженном острове. Вся земля была в его власти, но не находил он покоя сердцу своему. И возопил он к Великому: «Почто сотворил Ты меня одиноким? Не избываю я своей тоски, ибо вижу, как всякий зверь и всякая птица имеют друга, спутника, я же – не имею». И Великий сказал: «Справедливы слова твои, но знай: сделал Я это лишь по тому одному, что ведаю, какое горе и разочарование может постичь тебя по обретении друга». «Да будет так!» – сказал Первый. – «Готов я терпеть и горе, и разочарование, лишь бы не быть на земле одному. Нет ничего страшнее одиночества».

Ничего не сказал Великий, ночью же, когда Первый спал, Он открыл грудь его, взял бьющееся сердце и отделил от него малую часть. Потом Он собрал росу с трав, аромат цветов, звездный свет и пение птиц и всё это смешал с частью сердца Первого. И так Он создал Первую, и благословил ее стать помощницей мужу своему, и нарек женой.

Наутро, узрев жену, Первый пришел в восхищение, ибо она была прекрасна, как аромат лилий, пение соловья, роса на лотосе и звездный свет. Сердце его потянулось к ней, воспламенилась плоть, и он познал жену свою, благословляя Великого, создавшего ее.

И снова шли годы, и Первый человек и жена его жили, славя Великого и возделывая землю, дабы приносила она плоды в пищу. Сердца их лежали друг к другу, и жена родила Первому двенадцать сыновей и двенадцать дочерей, которые стали родоначальниками всех народов на земле.

Однажды стояло знойное лето, и Первый возжелал искупаться в море, что омывало берега блаженного острова. Он вошел в волны и вдруг увидел существо, что было подобно его жене, однако превосходило ее красотой и статью. Она купалась и пела, расчесывая волосы, напоминавшие морские водоросли.

– Кто ты? – обратился к ней Первый.

Она обернулась, и человек был сражен сиянием ее глаз, яркостью уст, белизной влажной кожи. Она рассмеялась и сказала:

– Я дочь неба, человечек, нет тебе части со мной! Ступай к жене и ей дари свои жалкие ласки.