Almerto - Охотник

– Простите, Николай.

Он кивает и идет вперед, не глядя на меня. Затем останавливается и говорит тихо:

– Ты похож на своего отца. Я пока его место занял, ждал, когда ты подрастешь. Детей у меня нет. Подучу тебя, и все встанет, наконец-то, на свои места. Устал я работать как проклятый. Серые даже не представляют, как мы раскрутились.

Удивленно кручу головой на почти пустой платной парковке. Он нажимает на брелок, и роллс-ройс оживает, подмигивая нам. Челюсть падает, и я чуть не падаю в обморок.

– Что, нравится?

Киваю удивленно.

– На картинке только видел, – говорю, смущено зардевшись.

Он хмыкает.

– Меня это радует. Отец твой правильно все сделал. Нельзя тебя было баловать, богатством портить. Смотри, какой скромный и порядочный. Мечта любого альфы.

Вздрагиваю и отшатываюсь, когда он открывает дверь передо мной.

– Что за альфы?

Он вздыхает.

– Садись, сынок. Потом все, потом. Да не трясись ты так. Дело отца, всей его жизни с такими поджилками спустить можно, трясясь от всего. Успокойся. Все хорошо. Увидишь все. И поверишь и поймешь. Разговор у нас долгий. Садись же, – он подталкивает меня на сидение и сам садится с другой стороны.

Машина трогается, и я только сейчас вижу шофера. Он кивает, поймав мой взгляд, и я тоже ему киваю несмело.

– Я Григорий. Можешь звать дядей. С твоим отцом мы братья.

Ошеломленно смотрю на него и выдавливаю:

– Григория, брата у него… пропал он еще с армии.

Он кивает.

– А ты молодец. Именно такой истории мы и придерживались все. Ну что, серые не достали тебя?

Непонимающе смотрю на него, и он со вздохом роняет:

– Метку вижу на твоей шее. Буянова печать. Отметили тебя уже. И, судя по запаху, распечатали, – говорит он не издевательски и не насмешливо. Краска стыда накрывает, голова закружилась, он ободряюще похлопывает по руке. – Да не переживай ты так. И не смущайся.

Хочу что-то сказать, взорваться, но слова не лезут из горла. Ком стоит истеричный поперек и все. Хочется просто разреветься.

– Всё, успокойся. Мы уже приехали. Выходи. Тут пробка все время.

Выхожу и иду за ним со своим чемоданом, зажав его уже на груди. Смешно, наверное, смотреть на бомжа в кругу этих нарядно одетых парней. Даже швейцар и тот выглядит солидно в своем костюме и ливрее на входе. Блин, не туда вошел. Это ресторан. Григорий тащит меня уже в другую сторону, смеясь.

– Так, теперь лифт. Это все наше здание. И ты здесь хозяин, как и я. Так что успокойся и смелее взгляд. Все это куплено на деньги твоего отца и им самим. Я сам пришел, когда он уже все это создал и сделал прибыльным бизнес. Тебе только подписывать бумажки и решения иногда принимать от лучших экспертов, которым мы платим огромные деньги, чтобы не пойти на дно.

Выходим на двадцатом этаже, и я теряюсь в коридорах и кабинетах, по которым идет Григорий как ни в чем не бывало. Наконец остановившись, кивает мне на откуда-то взявшуюся кровать.

– Здесь пока оставь вещи. И переоденься. Сейчас твой размер принесут.

Удивленно киваю и кладу чемодан на кровать. Открываю его и достаю свои свадебные брюки. Григорий хмыкает кому-то.

– Во, самое то. Коль, на-ка примерь, – он протягивает мне в большом целофане на плечиках костюм, и я смущено показываю на брюки и только по его взгляду понимаю, что он не намерен потакать мне.

Послушно беру и медленно разворачиваю пакет, боги?! Это Армани?! С рынка, наверное, купили!!! Краснею, глядя на бирку и цену, что висит там, где воротник. Ещё и рубашка. Это цена одной рубашки?!!! Чуть не падаю в обморок, но тут же беру себя в руки и сажусь, кладя костюм себе на колени.

– Я… не могу это одеть… дорого…

Дядька цедит:

– Я сам сейчас напялю его на тебя. Отец у тебя не вылезал из Армани. И хоть шиковать он не любил, но привил и тебе хороший вкус. Откуда, думаешь, ты такой весь правильный? – сказал с каким-то злорадством, и я, посмотрев на него уничтожающим взглядом, процедил:

– Не смейте бросать даже тени на моего отца. Я оденусь. Но это в последний раз. Больше не надо мне приказывать. Если вы сказали, что введете меня в курс дела, это не значит, что меня надо унижать, – сказал и выдохнул.

Григорий заулыбался и вдруг сказал тепло:

– Вот таким ты мне нравишься больше. Так держать. Я, да, прости. Я не хотел давить на тебя. Достаточно рубашку одеть, а брюки можешь свои. Они неплохие, – сказал он будничным тоном, и я, уже сам улыбнувшись ему, кивнул.

– Спасибо и… извините.

Он кивнул, махая рукой.

– Пошли, перекусим как раз в нашем кабинете. Даже не верится, что я скоро буду отдыхать.

Едва я смыл с себя грязь и переоделся в маленькой душевой кабине, как дядька потащил меня в огромный кабинет. К нам тотчас начали стучать, и телефон зазвонил не переставая. Он лишь, привычно откинувшись в кресле, взял трубку и сказал будничным голосом.

– Пообедать и да, любимое блюдо нашего нового босса!

Я, удивленно посмотрев на него, улыбнулся. Интересно, угадает ли он? Как меня отец даже дразнил, чуть кличка не прилипла в школе. Дверь распахнулась, и вошел невысокий коренастый мужчина.

– Там обед, но, Григорий Николаевич? У нас ведь совещание. Все мы торопимся.

Дядька кивнул и показал на меня.

– Узнаешь Пельменя? Жек, это тот самый!

Мужик, побледнев, отшатнулся и неверяще посмотрел на меня.

– Коля?

Киваю удивленно, и он тотчас трясет мою руку.

– Мы помним тебя. Ты-то вряд ли, конечно, но запах от тебя тот же самый.

Отшатываюсь, и дядька тотчас говорит:

– Эй, Жень, он сейчас еще не в курсе. Дай ему прийти в норму, и он точно не вспомнит тебя.

Оба рассмеялись не зло. И Евгений, посмотрев на меня, тепло кивнул.

– Всеволод Николаевич гордился бы тобой. Ты вырос таким красавцем!!!

Дядька махнул ему рукой.

– Зови всех сюда. Он потихоньку будет вникать. А мы общаться.

Народ собирался быстро и споро, все кидали на столы свои книги для записи, блокноты, просто листы. К моему ужасу человек набралось около двадцати. Все смотрели на меня, казалось, беспечно, но стоило мне отвести взгляд, как я чувствовал на себе взгляды пронизывающие и злые. Не все знали о том, кто я, и некоторые открыто и безалаберно смотрели на меня порой с вызовом.

Кое-как доедаю борщ. Во время какой-то очередной дискуссии про торфяники в кабинет внесли огромную тарелку пельменей. Я удивленно вскинулся и посмотрел на дядьку, краснея от смущения. Я, и правда, обожал пельмени. Особенно те, что мы делали с отцом. Откуда он это все знает? Почему я его не помню? Почему я не знал эту сторону жизни отца? Почему он так скрывал меня от всех? Ведь тот Александр назвался другом моего отца, а еще он говорил, что именно его я спас из капкана. Да тут у каждого руки в шрамах, таких порой страшных и уродливых, что сердце стынет. Особенно у дядьки.