Марина Хробот - Ведьмачка

Род занятий Екатерины Юльевны был необычен: она писала музыку к рекламным роликам. Специализировалась на йогуртах, кондитерских изделиях и детских товарах. Работу свою халтурой не считала, относилась к ней со всей серьезностью и даже гордилась. Еще Екатерина Юльевна написала музыку к детскому фильму, и не сомневалась, что несколько созданных ею серьёзных произведений, которые она постоянно совершенствовала, принесут ей мировую славу.

Мечталось именно о славе, поскольку денег за «рекламную» музыку хватало на безбедную жизнь.

Сама Катерина свои заработанные деньги не тратила – за нее это делала мама. Привыкнув к царствованию в их семье Татьяны Ивановны, дочь особо не возмущалась. Ей, кончено же, иногда хотелось прошвырнуться по магазинам. Но из продуктов она покупала совсем не то, что было нужно для дома, например, трехлитровую банку мандаринового варенья, на которое у всех, в том числе и у нее, была аллергия, или торт размером с небольшую башенку.

Хуже было, когда Катерина рвалась улучшить домашнее хозяйство. Случайно зайдя в универмаг «Фамилия», она однажды купила шесть килограммов стирального порошка, десять пар резиновых перчаток, три упаковки мыла по шесть штук в каждой, по пути прихватила напольную керамическую вазу, и два пальто – для себя и любимой мамочки.

Мыло и стиральный порошок пристроили в ванной. С пальто тоже все образовалось – маме понравился молодежный покрой. Перчатки отдали уборщице по подъезду. Но вот куда девать полутора метровую «вазочку», сразу выкинуть или поставить в самый темный угол, Татьяна Ивановна решала три дня.

На счастье подоспел день рождения ее сестры, и Татьяна Ивановна благополучно сплавила ей сувенир. Сестра была в восторге, она до сих пор любила туристические походы, песни у костра и собирать камыши и сухоцветы.

Услышав, что мама к ужину не выйдет, Иван сделал расстроенное лицо, хотя перед бабушкой играть не стоило, но привычка…

– Жаль. – Он отложил на минуту вилку с ножом. – Бабуль, а как можно выселить человека, если он не соблюдает правил совместного общежития?

– Ты про кого? – Прищурившись, бабушка уверенно кивнула подбородком в сторону соседей. – Юлька тебе покоя не дает?

– Но она пьет! И вид у нее… непрезентабельный, снижает высокий рейтинг внешнего вида нашего элитного дома.

– Иван, – встав у плиты привычным постаментом, как перед школьной доской, бабушка, держа ложку в руках, начала объяснять прописные истины. – Во-первых, это мы сюда переехали два года назад, а они эту квартиру купили с первого года постройки, то есть они старожилы. Во-вторых, Юля девушка странная, но хорошая…

– Какая она девушка, ей уже тридцатник, пора за ум браться…

– Не твое, Ваня дело, как она живет, – начала сердиться бабушка. – С чего ты к ней привязался? У нас полподъезда выпивает, Юля по сравнению с ними ангел. Хотя с такой отметиной на лице поневоле сопьёшься.

– Дело не в лице, – отмахнулся вилкой Иван. – И вообще она же не одна, у них семейный подряд. Муж ее так вообще на бровях приползает.

Татьяна Ивановна положила в мойку ложку.

– Невнимательный ты к другим людям, Ваня. Юля два месяца как развелась. Ты мясо будешь доедать?

Иван посмотрел на свою тарелку, где лежала половина мяса.

– Нет, наелся. Как подумаю, что эта… животная живет на одном этаже со мной, так пропадает весь аппетит. И еще в квартире накурено! – Откинув салфетку, Иван встал. – Спасибо, бабушка, я к себе. Попробую поработать над диссертацией.

– Иди, Ваня, иди.

Накрыв тарелку с недоеденным мясом пищевой пленкой, Татьяна Ивановна убрала еду в холодильник. Часа через два, когда у дочери иссякнет творческий запал, она возникнет на кухне и будет есть всё, что найдет.

Был случай, когда Катерина съела сырой фарш, полив его соевым соусом. Однажды смолотила подряд семь пирожных «эклер» и утром жаловалась на легкую тошноту. Она запросто могла смазать соленый огурец малиновым вареньем и горчичкой.

И при всех излишествах Катерина оставалась стройной интересной женщиной с прекрасной кожей и отменным здоровьем. А вот Татьяна Ивановна жестко боролась с каждой калорией, но они все равно побеждали, и постепенно тело женщины разрослось до ста килограммов.

Открыв свою почту, Иван согнал на жесткий диск фотографии зубных рентгенов и свои замечания, сделанные сегодня на работе, и отправил на распечатку.

Пока принтер выдавал фотографии, Иван переложил бумаги в одну стопку, выровняв их до миллиметра.

По собственному расписанию он сегодня должен был просидеть за компьютером до одиннадцати.

МОСКВА

В больнице, которую в народе звали просто «Склиф», Нину попросили сдать чемодан. Оглядев охранников строгим взглядом, Нина все-таки отнесла чудо советского галантерейного производства – тряпичный чемодан в клеточку – в камеру хранения. Там ничему не удивлялись, в эту больницу круглосуточно приезжали со всей России и окрестных стран.

Поплутав налегке по длинным коридорам больницы, Нина нашла отдел кадров и, постучавшись в кабинет, тут же вошла с протянутым паспортом и дипломом медсестры.

– Мне бы на работу.

Три занятые женщины смотрели на нее без всякого интереса.

– Медсестра широкого профиля? – по-московски растягивая букву «а», неспешно спросила женщина средних лет. – Гражданство, как я понимаю, российское.

– Я из Новгородской области, из деревни Кашниково, – заторопилась объяснить Нина, оставаясь стоять в дверях.

– По тебе сразу видно, что «Кашниково», – прокомментировала та же инспекторша. – Проходи ко мне, садись.

Осторожно присев на край стула, Нина взяла протянутую ручку. На столе появились бланки.

– Только есть маленькое «но». Медсестер в нашей больнице хватает своих, у нас ведь кафедра, и они проходят практику от мединститута, а вот с нянечками – беда. Если две недели отработаешь нянечкой, то переведем в медсестры. Согласна?

– А сколько платят? – несмело спросила Нина. Услышав цифру, в три раза превышающую ее зарплату в Кашниково, тут же кивнула головой. – Согласна.

– Вот, заполняй, – преувеличенно душевно инспекторша глянула Нине в глаза и спросила тоном давней подружки: – Пьешь, много куришь?

– Не-ет, – убежденно ответила Нина. – У нас даже когда вся деревня запивает, так я держусь, и спирт из аптеки не продаю и не обмениваю. И не курю совсем, не люблю.

В тот же день Нину устроили в общежитие, и она поселилась в комнате с тремя нянями-узбечкам. Женщины по-русски говорили плохо, на Нину смотрели с неприязнью. Она была слишком крупной, белокожей и на её лице не было вечного беспокойства, что сейчас спросят прописку. В комнате узбечки безостановочно щебетали на своем языке, по общежитию ходили в длинных платьях, в расшитых теплых тапках и в шароварах. От них пахло пловом и нестиранным бельем.